Если же коснуться позиции властных лиц города и области, то необходимо подчеркнуть, что они совершенно и не думали получать какие-то там разрешения на кинофотосъемку у организаторов концерта, но подчиненным было строжайше приказано снимать. Снимать все, что только можно. Но из этого ничего не вышло, вследствие чего чуть было не изгнали с работы сразу трех опытных фотокорреспондентов, истинных мастеров своего дела. Но, когда выяснилось, что и в милиции, и в федеральной службе безопасности, и во всех других серьезных организациях наблюдается точно такая же картина, инцидент через непродолжительное время удалось уладить.
Но тут необходимо заметить и еще одну странность — даже лицам, получившим официальное разрешение на съемку, не удалось запечатлеть ни ведущего концерт Ордалиона Черторижского, ни самого доктора Гонзаго. Все было, все получилось, а их в кадрах почему-то не оказалось. Вот это было совсем непонятно! По данному поводу у многих журналистов даже возникли предположения и выводы с явной примесью мистики.
Во многих кабинетах, занимаемых самыми ответственными лицами города, прошли серьезные совещания, на которых подробнейшим образом рассматривались такие вопросы: «Кто на самом деле пел на сцене за мировых знаменитостей? Куда делся после концерта этот почтенный доктор Гонзаго и его подручный Ордалион Черторижский? Какая причина помешала запечатлеть этот необычный концерт? Насколько правдива информация о тысячелетии города?» и так далее и тому подобное. И это, как вы понимаете, были совсем не праздные вопросы.
Да, вопросов было так много, а ответов было так мало, что в сложившейся ситуации к работе над поисками нужных ответов была подключена масса самых различных людей. Но в конечном итоге выяснить что-либо определенное им почти ничего не удалось. Никому! Нисколько! Что тоже было совершенно поразительным, если не сказать больше. Складывалось впечатление, что над всей этой историей с организацией и проведением концерта продолжала витать какая-то непонятная невидимая тайна.
Другие осколки попали в ряды тех, кто тем или иным образом свою судьбу связал с пением. Хочешь — не хочешь, а им пришлось ответить на главный для себя вопрос: жить, чтобы петь, или петь, чтобы жить? Некоторые деятели сцены настолько были потрясены и подавлены пением выдающихся артистов, что, поняв свою обреченность, пришли к выводу, что больше не могут и не имеют никакого морального права, как раньше, выступать. Их исполнительский дар больше годился для пения на лестничных площадках или среди друзей и знакомых за свадебным столом, но уж никак не для широкой аудитории со сцены. Другие скороспелые исполнители в срочном порядке начали брать уроки вокала, пытаясь улучшить свою квалификацию в этом виде искусства. Многие из артистов просто внезапно повзрослели. Им захотелось сменить имеющийся репертуар, потому что порядком надоело кривлянье сумасшедших подростков, которые ничего не понимают и не хотят понимать в пении. У них лишь одно желание — побольше бы шума и обнаженных частей тела артистов. А все остальное — горькая скука.
Некоторые продюсеры, внезапно прозрев, вдруг расторгли свои контракты с еще вчера любимыми исполнителями и занялись поисками новых кандидатур.
Одна уже довольно известная столичная певица после посещения концерта как-то за завтраком раздраженно говорила своей любимой мамочке:
— Мама, неужели ты не понимаешь, что я не могу больше петь. У меня все время в ушах так и слышатся эти волшебные голоса. Ах, как же прекрасно пела эта Мария Калласс! Какой чистый божественный голос! Я, кажется, все бы на свете отдала, за то, чтобы так же петь, как она. Понимаешь, вот это и есть настоящее искусство, а не то, чем занимаемся мы! А когда она брала верхние ноты, мне казалось, что ее голос от перенапряжения вот-вот сейчас оборвется, а он легко уносился вверх, прямо в самые небеса и, растворяясь в воздухе, парил и плавал над нами. В такие моменты во мне прямо все так и замирало, все тело от самого затылка до кончиков пальцев так и пронизывали какие-то необыкновенные молнии. А когда я начинаю открывать рот и издавать звуки, то мне кажется, что квакает какая-то противная страшная жаба. Это просто ужасно! Разве это искусство?
— Ну что ты, доченька! Бог с тобой! Ты напрасно так себя изводишь. У тебя неплохие данные, ты…
— Перестань, мама, говорить чепуху. Какой там к черту голос?! Да этим обалдевшим подросткам больше нужно мое тело, чем голос. Неужели тебе до сих пор не понятно?! Стоит мне только покрутить и потрясти некоторыми частями, как они тут же начинают бесноваться и выть, словно глупые обезьяны. Как же мне это противно! Хочется взять большую тяжелую дубину и лупить их с наслаждением по пустым и глупым башкам.
— Что ты, доченька, такое говоришь?! Что с тобой вдруг случилось? Уж не заболела ли ты, дорогая моя?
А вот другой артист купил записи Энрико Карузо и у себя на даче, подальше от ушей своих родственников и знакомых, настырно пробовал подражать ему в пении. Но от перенапряжения сорвал голос, в порыве ярости растоптал кассеты и разбил довольно дорогую магнитолу. Потом напился до чертиков, а на следующий день отправился к врачу лечить голосовые связки. Но, откровенно говоря, вылечить до конца ему так и не удалось. От всякого пения в дальнейшем пришлось напрочь отказаться.
Так же нужно обратить внимание, что после этого концерта у людей внезапно пробудился интерес к классической музыке. В Ярославле, где проходил этот необычайный концерт, на следующий день в музыкальных магазинах были раскуплены все диски и кассеты с голосами выступавших артистов. Но, сказать по совести, их было так мало, что пришлось в срочном порядке делать дополнительные заказы, которые в десять раз превысили обычный спрос на этих исполнителей.
В городе спонтанно образовалась инициативная группа, которая начала активно собирать подписи горожан с требованиями к властям города непременно построить в ближайшее время здесь, на берегах Волги, настоящий оперный театр и назвать его именем своего выдающегося земляка Леонида Витальевича Собинова.
Да, чуть не забыл. Здесь просто необходимо рассказать о том, что двадцать шестого мая, в воскресенье, то есть на следующий день после замечательного концерта, в другом областном центре, что находится ниже по Волге в каких-то семидесяти километрах от Ярославля, в славном городе Костроме, случилось без всякого преувеличения просто невиданное по местным меркам событие.
Ровно в тринадцать часов в один очень уютный ресторанчик забрела пообедать очень диковинная с виду троица: какой-то страшненький инвалид на костылях, передвигавшийся с неимоверным трудом, и бабка, одетая не по погоде в теплое темно-синее пальто, подпоясанное кушаком, со шляпкой на голове, поверх которой был накинут шелковистый с отливом черный шарф, завязанный внизу у самого подбородка. В ногах у бабки крутился здоровенный котище, который, ласкаясь, беспрестанно терся башкой о ее пыльные боты. Сами понимаете, что эта странная троица никоим образом не могла украсить интерьер такого приличного заведения, каким считали его сами работники ресторана. К тому же кот в ресторане — это же полная антисанитария. А кто его знает, где он шлялся, этот серый чертило, и чего в своей пышной шевелюре с собой прихватил. Тем не менее, старший метрдотель заведения Василий Кузьмич Полыхаев предложил инвалиду с бабкой занять один из столиков, предупредив, что сначала необходимо раздеться и где-то снаружи оставить животное.
