Пока Геннадий размышлял, кентурион разливался соловьем, провозглашая эротический, нет, скорее порнографический панегирик императрице-матери. Судя по всему, Плавт намеревался ораторствовать долго… Но тут появились девочки.
Две накрашенные и завитые особы в туниках, не столько скрывавших, сколько открывавших. Обе тут же плюхнулись: одна – рядом с Плавтом, вторая – под бочок к Черепанову. И сразу полезла подполковнику в штаны, но запуталась в завязках. Да, с туникой, ясное дело, проще.
Геннадий отпихнул девку, и та, с готовностью опрокинувшись на спину, раздвинула коленки. Ляжки у нее были гладкие и розовые. Под цвет туники. Вообще-то она была ничего. Фигурка, мордочка. Но очень напоминала куклу: красными губками бантиком, румянами на щеках, желтыми кудряшками.
Плавтова «дама» пискнула и тут же захихикала.
– Эй, Парсий! – хорошо поставленным голосом полевого командира гаркнул кентурион. – Готова ли комната?
– А как же, господин примипил! – моментально отозвался хозяин. – Давно готова!
– Молодец! Не забыл, значит, моих вкусов! – Плавт ущипнул свою «даму» за ягодицу. Та снова пискнула и шлепнула Гонория по руке.
– Ваши вкусы забыть невозможно, доблестный господин!
– Пошли, Череп! – Гонорий поднялся. – Эй, Парсий! Мне одной девки мало будет! Ты меня знаешь!
– Не изволь беспокоиться, доблестный кентурион! Вскорости еще двух пришлю! Немедля, как только освободятся!
– Что?! – От рыка Плавта качнулись ширмы у стенных ниш. – Ты что же, яйца сушеные, мне попользованных девок подсунуть намерен? Мне?!
«Будет буча», – подумал Черепанов, знавший, что Гонорий скор не только на… определенные части тела, но и на руку тоже.
Однако хозяин тоже был не лыком шит.
– Как можно, доблестный господин Плавт! Отдыхают девочки. Сил набираются. Разве ж я не знаю, какой темперамент у господина кентуриона!
– Ладно, живи, – буркнул Гонорий, подхватил серебряный кратер с вином, выплеснул в глотку. – Пошли, Геннадий! Покажем этим сучонкам, что у нас есть!
Грубость Плавта слегка покоробила Черепанова, но девок нисколько не обидела. Одна уже висела на плече кентуриона, вторая – на шее Геннадия.
Стоя, она оказалась ростом с подполковника, даже чуть повыше. Правда, деревянные подошвы ее сандалий были сантиметров пятнадцать толщиной. Изо рта девки пахло чесноком.
«Отдельный кабинет» в местной гостинице являлся уменьшенной копией триклиния: низкий стол с питьем и закусками, широкие ложа, фонтанчик. Правда, стены и потолок были расписаны фривольными картинками, а на мраморной скамеечке рядком, по росту стояли… фаллоимитаторы.
Плавт, не теряя ни секунды, завалил свою подружку и принялся за дело. Черепанов медлил. Не то чтобы «дама» была ему совсем противна, но…
Желая подбодрить кавалера, девка опрокинулась на спину, задрала ноги. Между ними все было старательно выбрито, а «губы» выкрашены ярко-красным.
Черепанову вспомнился один бар в Гонконге, где китаянка-стриптизерша показывала номер: «курила» сигару. Ее вульва тоже была накрашена губной помадой. Но помимо помады и «курения» китаянка еще и отличалась умением делать тайский массаж. Всего за двадцать долларов. Интересно, а эта – умеет?
Внезапно Черепанов почувствовал, что ему совершенно безразлично, что умеет делать эта. И, осознав сие, подполковник развернулся и вышел в общий зал.
Глава четвертая, в которой подполковник Черепанов на собственном опыте узнает, что такое «настоящая римская полиция»
На возвращение приятеля кентуриона Плавта мало кто обратил внимание. Геннадий помахал служаночке с золотыми сережками.
– Принеси мне вина, – велел он. – Вот этого, светлого. Разбавлять не нужно и мед добавлять тоже.
Появился хозяин. Несколько встревоженный.
Согнулся, насколько позволяло толстое брюхо.
– Благородный господин не одобряет девушек? – вполголоса осведомился он. – Может, хорошенький кудрявый мальчик…
– Благородный господин не одобряет блядей, – буркнул подполковник.
– Прости, не понял? – Парсий изогнул начерненную бровь.
Еще бы он понял. Сказано было по-русски.
– Я не люблю мальчиков. И не люблю торопиться, – сказал Черепанов. – И люблю выбирать сам.
– Понимаю, – проворковал хозяин. – У меня, конечно, не лупанарий, но выбор есть, о да! Доблестному воину всегда найдется с кем утолить страсть. Мы не будем торопиться.
И величаво удалился.
Зато вернулась девчонка-служанка. С вином. Наполнила кратер, поставила кувшин… Геннадий поймал ее за руку раньше, чем она успела отойти.
– Как тебя зовут? – спросил он мягко.
– Марция. – Она попыталась освободить руку, но Черепанов не позволил. Потянул, заставив опуститься на край ложа.
У нее был круглый решительный подбородок и настоящий римский нос, прямой и гордый. В точности как у статуй в античных залах Эрмитажа.
И точно такая же замысловатая прическа. И такое же гладкое белое лицо, ставшее строгим и отчужденным, стоило Геннадию применить силу.
У Черепанова возникло странное ощущение, что он уже видел Марцию. Раньше. Но это было исключено.
«Не увлекайся, – предостерег он сам себя. – Она всего лишь юная служаночка, а ты слишком стар, чтобы снова стать романтиком. Будь проще».
– Я не римлянин, – произнес он, стараясь почетче выговаривать слова. Если Плавт привык к его дикому произношению, то другим жителям империи приходилось делать усилие, чтобы понять латынь подполковника. – И не знаю обычаев.
– Вижу. – Девушка больше не пыталась освободить руку, но взгляд ее предостерегал. – Но ты не там ищешь, господин.
Она все больше нравилась Геннадию.
– Qui quaerit, reperit
[63]
, – произнес Черепанов, касаясь ее обнаженного локтя. – Мне кажется, я нашел, Марция. Я тебе не нравлюсь?
– Ты тоже кентурион? – уклонилась от ответа девушка.
– Нет, – ответил он, стараясь не глядеть на ее голые коленки, а только – в глаза. – Но – буду. Я был командиром… риксом у себя на родине.
– Это видно. – Она освободила руку (Черепанов разжал пальцы), но осталась сидеть. Так близко, что Геннадий ощущал тепло ее тела. И запах роз. Духи?
– Марция! – позвали ее, но девушка не откликнулась.
Геннадий смотрел ей прямо в глаза. Только – в глаза.
– Ты красива, – сказал он негромко. – Ты – самая красивая из всех латинянок, каких я видел.
