Глава двадцать восьмая, в которой выясняется, что рикс Дидогал не любит, когда его кидают
На рассвете они миновали изобилующее мелями устье и выплыли на настоящий водный простор. Дунай. Теперь Черепанов узнал эту реку. Собственно, мог и раньше вспомнить, потому что по-английски Дунай и в его мире назывался Danuby. И видел его Геннадий неоднократно, поскольку бывал и в Чехии, и в Словакии, и в Венгрии. Сейчас подполковнику иногда чудилось, будто он узнает знакомые берега.
– Мы спустимся пониже, – сказал Плавт. —
К Понту
[38]
, к Мезии
[39]
. А то здесь по обе стороны варварские поселения. Правобережным мы платим: якобы за охрану наших границ. Но… – римлянин усмехнулся, – варвары и есть варвары. Мы спустимся ниже, там уже наши. Высадимся и станем искать Максимина…
Ветер спал. Тяжелую лодку медленно влекло вниз по течению. Вставало солнце…
– А я уж подумал: ты готов служить этому рыжему вандалу, – сказал Черепанов. – Ты так с ним торговался из-за золота…
Гонорий рассмеялся, поскреб подбородок.
– Оброс, – пробормотал он. – Не люблю. Достал нож, выправил кромку точильным камнем и принялся соскребать щетину со щек.
– Если бы я не торговался, он бы мне не поверил, – пояснил кентурион. – Да и золото нам не помешает. Неужели ты впрямь подумал, что я могу предать мой Рим?
– Ну… – Геннадий смутился, что с ним в последние двадцать лет бывало редко. – Я не знаю ваших обычаев.
– Обычаи наши просты, – сказал Плавт («хр-рс-хр-рс» – прошуршало лезвие, соскабливая щетину). – Есть Римский Мир. Миропорядок. Цивилизация. Все остальное должно ему служить. Только так.
– Ты уверен?
– Да. И ты должен быть в этом уверен, если хочешь служить Риму. Ты хочешь?
Вопрос был задан прямо и требовал такого же прямого ответа.
– А разве у меня есть выбор?
– Выбор всегда есть. – Гонорий плеснул на ладонь немного вина из кожаной фляжки, снятой с убитого вандала, размазал по лицу. – Хочешь? – Он протянул Черепанову нож.
– Не сейчас. – У него не было сейчас желания бриться. Тем более тупым ножом вместо привычного «жиллет-слалом-плюс».
– Рим – это все. Но что есть Рим? – Вопрос был риторический. – Рим есть сила. А сила Рима (толстый грязный палец назидательно воздет вверх) в непобедимых орлах римских легионов. Золотой орел на древке аквилы
[40]
, друг мой Геннадий, это великий символ Рима. Для легионера его орел выше Юпитера и Олимпа и всяко важнее болтунов из сената. Римские орлы хранят величие Рима. Они рождают Августов. Армия Рима – это и есть Рим.
– А как же законы, народ, культура?
– Все это есть, потому что есть мы. Ты видел варваров. Что для них культура? Что для них наши боги, наши обычаи и законы? Свиньям ни к чему умелые повара. Свиньям все равно, что жрать. Что помои, что фаршированные финики. И чтобы свиньи не лезли в триклиний
[41]
, у входа должен стоять слуга с палкой. Служить римскому орлу – высочайшая честь, друг мой! И ты, я уверен, вполне достоин этой чести. Ты увидишь, ты почувствуешь… Эх, Череп! Когда я сейчас вспоминаю, как сверкает на солнце орел моего легиона, как стоят мои воины: плечо к плечу, щит к щиту, кентурия к кентурии…
Геннадий увидел, как по свежевыбритой кирпичного цвета щеке кентуриона сползла прозрачная слезинка…
– Это такое счастье, Череп, – пробормотал Плавт. – Это лучше сирийской куртизанки, лучше самых изысканных деликатесов…
– Я понимаю, – мягко проговорил Черепанов. – Я понимаю тебя. И уважаю твои чувства. Но взгляни на берег: мне кажется, там кое-кто знакомый.
Плавт моментально обернулся:
– Клянусь тестикулами Марса – вандалы! Наши вандалы!
Именно так.
Вдоль берега, обгоняя медленно плывущую лодку, скакала цепочка всадников. И в одном из них без труда угадывался рыжий вождь Дидогал. До берега было метров триста, но рыжего Геннадий узнал бы и за километр – по сверкающей кирасе и огненной гриве.
Он что-то кричал сердито, но слова съедало расстояние.
Плавт помахал ему рукой, потом изобразил руками, как перерезают горло. При этом он выпустил рулевое весло, и лодку тут же повернуло боком. Ничего худого, впрочем, не произошло. Как несло их течение, так и продолжало нести. Ветра не было, и парус обвис тряпкой.
Всадники помчались берегом дальше и вскоре пропали за очередной излучиной. Только человек десять продолжали неспешно двигаться вровень с лодкой.
– Может, за весла – и к тому берегу? – предложил Геннадий.
– А-а-а… – римлянин махнул рукой. – Ничего они нам не сделают. Руки коротки – не дотянуться.
Так они и плыли – с береговыми сопровождающими. Ветра все не было, но это было неважно. Километра три-четыре в час они делали. Вполне достаточно.
Черепанов поспал немного, потом сменил у руля Гонория, чтобы и тот подремал. Но римлянин спать не стал. Занялся изучением военных трофеев. Оружие было неплохое. И еды в рундуках на корме было достаточно. А вот денег было маловато. Дюжины две монет разного достоинства, но все мелких. Немного рубленого серебра. Золота не было совсем. Плавт ворчал недовольно: жалел о потере того, что взяли на квеманском капище. Не маячь на правом берегу вандалы, он непременно начал бы подбивать Черепанова высадиться и забрать спрятанное в лесу имущество.
Спокойная жизнь кончилась, когда река сделала очередной поворот. Дунай за излучиной сузился примерно до полукилометра, и течение усилилось. Это само по себе было бы неплохо. Плохо то, что впереди, примерно в паре километров ниже по течению, обнаружился городок с пристанью. И от этой пристани как раз отчаливали две крохотные лодочки, полные людей. Крохотными, впрочем, их делало исключительно расстояние. На самом деле они ничуть не уступали размерами той, на которой плыли друзья. Но в отличие от их посудины, послушно влекомой рекой, эти суденышки щетинились несколькими парами весел и уверенно разворачивались против течения.
