– Неужто?
Женя невольно покраснела, и посетитель посмотрел на нее как-то уж совсем нагло.
Но женщина не имеет права терять самообладание. Так говорила Наталья Павловна.
– Прошу вас! – Она сделала приглашающий жест. – Скажите название книги, и я быстро ее найду.
– Давно бы так! Вы должны вцепляться в каждого посетителя и без покупок не выпускать.
– Это только хуже выйдет, – улыбнулась Женя. – Если навязывать свое мнение, человек ни за что не захочет покупать. И потом – как советовать? У каждого свой вкус, невозможно угадать, что кому придется по душе.
– А как вы, с такими взглядами, собираетесь делать выручку?
Женя смущенно пожала плечами.
– Почему вы не можете советовать? – настойчиво продолжал посетитель. – Не разбираетесь в литературе?
– Скорее, не разбираюсь в людях, – пробормотала Женя.
– Вот как? – Он хмыкнул и кивком позволил ей вернуться за прилавок. – А где же хваленая женская интуиция?
Смутившись окончательно, Женя только развела руками. Мужчина осуждающе покачал головой.
– Тренируйтесь, – сказал он. – Для начала попробуйте угадать, какие книги люблю я.
– Как я могу? Нет, не стану и пытаться.
– Почему?
– А вдруг я угадаю? – Женя отчаянно боролась со смущением. – Ведь наши любимые книги – это наша душа. Зачем вам открывать душу чужому человеку?
– Хорошо, – неожиданно согласился он. – Тогда поступим иначе. Вы предложите мне пять книг. Я их куплю, и, если они все мне понравятся, буду к вам ходить. А если нет, то…
– Получится, что вы зря потратили деньги, и тогда…
– Если они мне не понравятся, – не слушая ее, повторил посетитель, – я вас уволю. Это мой магазин.
…Что ж, мир возвращался в привычные рамки. Мужской интерес, особенный взгляд – все это лишь померещилось ей. Просто владелец решил изучить новую сотрудницу.
– А можно задавать вопросы? – пискнула Женя.
– Нет. Не вижу смысла открывать вам душу, – усмехнулся он.
Женя обреченно пошла к стеллажам. Было ясно, что сейчас она выберет книги, прочесть которые для этого человека – все равно что лимонов наесться. Он ее выгонит, и правильно сделает: бизнес и так еле дышит, чтобы еще держать придурковатую продавщицу.
Она быстро сняла с полок пять томиков и положила стопку на прилавок.
– Пожалуйста. Не уверена, что все они придутся вам по душе, но, по крайней мере, вы не бросите их на половине от скуки.
– Что ж, полюбопытствуем. – Он взял в руки верхнюю книгу, и Женя невольно залюбовалась его длинными сильными пальцами. – Пушкин, «Капитанская дочка». Разумный выбор, пожалуй. Когда кошмар под названием уроки литературы давно забыт, можно и перечесть. Шефнер, «Сестра печали» – посмотрим… «В окопах Сталинграда»
[2]
– неплохо. «Айвенго», – он неожиданно засмеялся, – вот это да! Придется погрузиться в детство… А это что? «Граф Монте-Кристо» – почему?
Он подержал книгу на ладони, будто взвешивая.
– Простите?
– Почему вы выбрали «Графа»?
– Не знаю. Интуитивно…
– А почему не предлагаете детективы? Сейчас все читают детективы.
– А вы – нет! – храбро выпалила Женя.
– И вы, видимо, нет, – усмехнулся ее работодатель, – угадал?
Она кивнула.
– Низкий жанр?
– Нет, конечно, нет! – горячо возразила Женя. – Среди детективов не меньше талантливых книг, чем в других жанрах.
– В чем же тогда дело? – Мужчина положил, наконец, томик Дюма на прилавок и посмотрел на Женю с интересом. С нормальным человеческим интересом, а не с примерещившимся ей мужским.
– Я не могу принять, когда потеря близких, смерть, самые большие несчастья становятся всего лишь предметом загадки. Это как-то нехорошо…
Он немного подумал и сказал:
– Согласен, – и подвинул книги к кассовому аппарату. – Оформляйте покупку. И позвольте сообщить вам, что вы очень странная девушка. Тем более странная, что на вас блузка, как была у мамы в моем детстве.
Глава 2
Мила неторопливо шла по Зверинской улице. Она ходила на работу пешком: с Петроградской стороны на Васильевский остров и обратно. Будто с одной планеты на другую. Петроградская казалась ей мрачной. Темная, гранитная, тревожно-красная, какая-то узкая. А Васильевский, наоборот, светлый и просторный.
Она вышла на набережную, повернула на мост. Совсем еще темно, только где-то вдалеке занимается суровый ноябрьский рассвет. Край солнца с трудом пробивался сквозь черный бархат осеннего неба. Мила остановилась, вдыхая промозглый запах моросящего дождя. Посмотрела на тяжелые, ленивые волны Невы, на одинокий буксирчик в желтых кляксах сигнальных огней.
«Как причудливо жизнь тасует и сдает карты! – думала Мила. – Вот я, прожив почти целую жизнь, вдруг оказалась здесь, и хожу той же дорогой, что моя бабушка в страшные годы блокады. Разве я могла предположить, слушая в детстве ее рассказы, что мне придется повторять ее путь почти шаг в шаг? Хотя и время другое, и город стал другим, да и бабушки давно нет».
Мила очень любила Ленинград своего детства. Кроме обязательных экскурсий с классом, любила одинокие прогулки, во время которых ей открывалась не парадная, а тихая, внутренняя красота города.
Затея с переименованием Миле не понравилась. В ту пору она училась на третьем курсе института и, как все ее поколение, была в ужасе от открывшихся зверств большевизма. Но, безоговорочно приняв превращение дедушки Ленина в кровавого тирана, она инстинктивно противилась возвращению старого названия – ей казалось, что с этим переименованием ее хотят насильно переселить в другую жизнь.
И другая жизнь действительно началась, и город изменился. Тот, прежний Ленинград, сильный и светлый, как юноша, растаял в утреннем молочном тумане. Что ж, он всегда был немного призраком, этот город-мученик, город-герой.
Новый город, крепкий жизнелюб, украсил себя дорогими витринами, оброс жирными боками пригородов, залоснился сиянием реклам и подсветок.
Так и должно быть. Раз город меняется, значит – живет. Города взрослеют и стареют, как люди.
Санкт-Петербург переживает прекрасный период зрелости и расцвета, уговаривала себя Мила. Но в нем почти не осталось мест, где она могла бы встретить свою ускользающую тень, услышать отзвук своего юного смеха, снова хоть на миг ощутить себя влюбленной… Ее душа словно бы ушла отсюда, город перестал принимать и узнавать ее, и Мила с горечью чувствовала, что уходят и души тех, кто жил здесь раньше, покидают улицы и набережные с тихим шелестом осенней листвы, с неслышной поступью первого снега…
