Бегбедер: Они тоже знали толк в рекламе! Целить в яблочко!
Ди Фалько: Это не значит, что свидетели выдумывают что угодно. Если провести синоптическое исследование четырех Евангелий, сопоставить между собой все идентичные отрывки, мы заметим отличия, но свидетельство не изменится.
Бегбедер: Выходит, Бог против автобиографизма в литературе! Ведь можно представить, что Иисус сам повествует о своей жизни, как поступают сегодня многие не столь известные личности. Я в своих книгах пишу о себе, говорю от первого лица, рассказываю свою жизнь, ибо полагаю, что она захватывающе интересна и достойна описания всему свету в назидание! (Шучу, конечно.) Иисус имел куда больше оснований, чем я, самостоятельно рассказать свою историю. Это позволило бы Ему изложить все на свой лад и тем устранить риск, что истину исказят или «подправят». Но нет! Бог не пожелал, чтобы так случилось. Он – сторонник романического начала… А жаль! Вот бы Иисус взялся за перо! «Здравствуйте, Меня зовут Иисус, Я – Божий Сын». Неплохо в качестве первой фразы. Или лучше так: «My name is Christ. Jesus Christ»,
[40]
– на манер Джеймса Бонда. Да, это мне нравится! Почему Он не описал свою жизнь?
Ди Фалько: Он был послан к людям не для этого, а чтобы открыть им Отца, дать представление о Боге, сказать, что Бог любит их.
Бегбедер: Кажется, ты видишь различие между Ветхим и Новым Заветом в том, что Новый Завет основан на прямых свидетельствах, а Ветхий – нет. Следует ли отсюда, что Новый Завет заслуживает большего доверия?
Ди Фалько: Нет, я этого не утверждаю. Если за текстом стоит устная традиция, это не значит, будто она неправдива. История Моисея – одна из основ еврейской и христианской религий. Главное различие, на мой взгляд, заключено в характере откровения. Бог Ветхого Завета представляется не похожим на Бога, которого открывает нам Иисус. Первый образ – это Бог скорее суровый, Он наказывает людей, однако возобновляет свой союз с ними всякий раз, как они от Него отворачиваются. Он тоже является – по-своему – Богом любви. Только Он еще не стал таким близким к человеку, каким Его сделает воплощение. Примерно так же бывает в семье: отец строже обращается с детьми в раннем возрасте, чем когда они повзрослеют.
Бегбедер: Новый Завет действительно напоминает документ-свидетельство газетного типа. Твой замысел «Газеты Евангелия», наверное, был вполне оправдан, хотя в Евангелии рассказываются и романтические сказки – вроде истории Марии, из-за которой христиане убивали друг друга.
Ди Фалько: Сводить все противоречия между католиками и протестантами к вопросу о Деве Марии – упрощение! Помимо этой стороны есть немало других, и более существенных. Не будем возвращаться к религиозным войнам и пересматривать историю Церкви с XVI века до наших дней. Остановимся на том, что все христиане едины во Христе.
Бегбедер: Во всяком случае, непорочное зачатие, как и Воскресение, относится к пунктам моих разногласий с Церковью и религией. Во-первых, по-моему, это совсем не актуально, никак не связано с тем, что меня заботит, и очень далеко от неотложных проблем планеты в настоящий момент.
Ди Фалько: Нельзя сказать, что сегодня это предмет горячих споров, и все же этот пункт веры – по-твоему, малоинтересный – полон оптимизма: он говорит о том, что можно представить себе человечество, освобожденное от всяких следов зла. Непорочное зачатие Марии – обетование для каждого из нас.
Бегбедер: Согласен, горячих споров нет. По-настоящему злободневны скорее вопросы выживания, к примеру пользование презервативами в Африке. Однако Дева Мария меня «затрагивает», потому что Ей посвящен грандиозный культ во Франции и во многих странах, а между тем речь идет о каком-то анекдоте, случившемся две тысячи лет назад, далеко от нас, и не более правдоподобном, чем история про Деда Мороза.
Ди Фалько: Я не собираюсь развертывать доказательства, но и здесь самое важное – смысл. Вместо того чтобы задаваться вопросом: «Возможно ли это?» – я задумываюсь над тем, что Бог хочет нам сказать этим фактом. Я верю тому, что говорит Евангелие. Бог дает нам понять, что Его Сын, воплощаясь, приходит в мир не так, как другие чада человеческие, потому что Он – Сын Божий. Очевидно, это превосходит наше понимание, поскольку не соответствует привычному опыту. Итак, я доверяю Церкви, даже признавая, что принять это нелегко, особенно в таком обществе, как нынешнее.
Бегбедер: Значит, Сын Божий рождается не как человек. Он является иным путем, чудесным способом, поскольку требуется нечто необыкновенное, чтобы произвести впечатление на толпу! Как инопланетянин Е.Т. в своем космическом корабле. Раз так, наш анализ может принять более пессимистический оборот, и мы выясним, что за этой символикой кроются вещи не столь утешительные. Что до брака следует хранить девственность – традиция, надо думать, унаследованная отсюда, или еще: что женщина, которая занимается любовью, грешница, или что Иисус – незаконнорожденный!
Ди Фалько: Кажется, я все правильно расслышал.
В Евангелии от Иоанна мы прекрасно видим, как Иисус поступает с женщиной, взятой в прелюбодеянии; это один из фрагментов, лучше всего известных и верующим, и даже неверующим: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень».
[41]
Затем в Евангелии сказано: «Они же стали уходить одни за другими, начиная от старших до последних». А когда все ушли, Иисус заключил: «Никто не осудил тебя… И Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши».
Бегбедер: Это не так жестоко, как побивание камнями, которое проповедуют исламисты! Я толкую все по-своему на собственный страх и риск. Новый Завет мог бы быть и яснее. Напрашивается мысль, что заниматься любовью – грех, и если Богоматерь – Дева, все дело тут как раз в том, что матери людей поголовно грешницы.
Ди Фалько: Да у тебя не язык, а помело, как сказали бы у нас на юге.
Бегбедер: Я так понимаю, что, читая Библию, ты стремишься не столько видеть в ней срез реальности, сколько рассматривать реальность исключительно сквозь призму Библии. Я не считаю, что учиться жить можно только по Библии и что все в ней написанное должно определять мое поведение. Не отрицаю: вероятно, эта книга гораздо важнее, чем все прочие прочитанные мной романы, ведь Иисус – ключевая фигура в жизни каждого из нас; что ни шаг, мы встречаемся с Ним – в живописи, литературе, на всех перекрестках, где стоят распятия, даже если мы воспитаны вне христианской религии. Он оказывает большое влияние на мою писательскую работу. К примеру, герой «99 франков» Октав прямо на первой странице заявляет: «Я решил уйти на пенсию в тридцать три года. Похоже, это идеальный возраст для воскресения».
[42]
Но разве Он для меня единственный образец? Нет. Следую ли я тому, что Он говорит? Нет. Взять, например, страсти. Они глубоко на нас воздействуют, уж очень странная это история: неужели, будучи Сыном Божиим, этот человек не властен помешать распятию? Я ищу смысл того, что сказано. Связан ли он с первородным грехом? Ведь Христос добровольно пошел на смерть? Это своего рода самоубийство? Хотят ли мне сказать, что нам нужно пройти через страдание и тогда мы поймем, что мы здесь делаем? У меня, как и у тебя, были периоды депрессии, в ту пору я решал покончить с собой, не видел выхода, думал, что мои переживания невыносимы и надо положить им конец.
