Бегбедер: Вот я и спрашиваю себя: каковы границы преимущества быть человеком? Может, не имея сознания, он был бы счастливее? А вера – алиби для тех, кто соглашается существовать без цели, разве не так?
Признав это, следует сказать, что человеческому уделу присуща трансцендентальная фрустрация.
Ди Фалько: Я полагаю, что шедевр, каким является человек, – а это шедевр, даже если ему сегодня угрожает гибель, – не превращается в прах. Когда тебе приходилось молиться в детстве, ты делал это не задумываясь, потом стал сомневаться. Но тебе случалось молиться, когда ты повзрослел. К кому ты обращался? Кому ты молишься?
Бегбедер: Это сложно. В детстве я послушно молился этакому добродушному старику с бородой (внешне Бог представлялся мне как нечто среднее между Карлом Марксом и Дедом Морозом), а иной раз я обращался к Сыну: Он помоложе, в стиле «рок», вылитый хиппи. Я чувствовал, что Иисус мне ближе. Но в плане переговоров более внушительной фигурой казался Его Отец. Даже если я просил о том, чего Он никогда не исполнял. Знаю, таков сам принцип молитвы – немедленного результата требовать нельзя. О'кей, о'кей…
Теперь я уже не молюсь – разве только когда самолет входит в зону турбулентности! Тут я опять христианин, да еще какой!
Ди Фалько: И у глубоко верующих людей бывают периоды особо ревностной веры, и тогда они испытывают более настоятельную, неодолимо сильную, по сравнению с иными днями, потребность в молитве.
Бегбедер: Согласен, но хотя я не хочу лишать молитву священного характера, она может быть и своего рода подделкой, когда симулянт только выполняет бессмысленные жесты, которые придают ему уверенности в социальном отношении. Он осеняет себя крестом, преклоняет колена, опускает голову и закрывает глаза… В юности во время мессы меня очень забавляла эта комедия.
Ди Фалько: В таком случае человек обманывает только самого себя. В молитву вкладывают все силы души, иначе она бесполезна.
Бегбедер: В действительности в показной молитве больше суеверия, чем веры. Многие люди близки к смешению этих жанров. Если разломить вдвоем куриную косточку, тот, чей обломок больше, загадывает желание – некоторые в это верят. Что касается молитвы по расчету, как я ее описал, не понимаю, каким образом она может действовать.
Ди Фалько: Твоя правда. Молитва – не декламация, не повторение пустых слов. Но и не медитация или размышление, сосредоточенное на внутреннем «я». Это отношение любви и открытости ко Христу, к людям.
Бегбедер: Я нахожу, что во фразеологии и языке Католической церкви слишком явно присутствует идея морковки и палки: молишься – будешь вознагражден, попадешь в рай; грешишь – отправишься в ад! Во времена, когда мы еще исповедовались, духовник обязывал нас прочесть десять раз «Богородице Дево» или двенадцать «Отче наш», смотря по тому, сколь тяжким был исповеданный грех. Это было наказание, хотя оно и позволяло искупить вину.
Ди Фалько: Извини, но, по-моему, не мешало бы тебе пройти повторный курс катехизиса! Типичный пример взрослой личности, чье развитие ограничилось уровнем общей культуры, а в области веры остались только смутные воспоминания о начатках знаний, полученных в детстве. Отсюда – наивное представление о вере.
Что касается исповеди, речь идет не о наказании, а о молитве благодарения за Божие милосердие.
Бегбедер: В виде мелкой монеты.
Ди Фалько: Молиться – значит просить не о том, чтобы Бог подчинился нашей воле, но чтобы Он помог нам принять Его волю. Это отношения союза между Богом и человеком, осуществимые только при полном единении. Как писал Иоанн Павел II, молитва – «обмен, проникнутый светом благодати Святого Духа».
Да, кое-кто критикует молитву как устаревший пережиток. Между тем происходит ее возрождение, о котором ты даже не подозреваешь. Возрождение тем более мощное, что оно сталкивается с развитием материализма и ростом насилия в мире. Каждый день образуются молитвенные группы, а также школы молитвы – в монастырях, где верущие собираются, чтобы молиться вместе. Они молятся за тех, кого любят, за близких или за незнакомых людей, зная об их страданиях. И просто благодарят Господа своей молитвой.
Бегбедер: Существует и молитва атеиста, которую я назвал бы светской молитвой, – я как раз пытался тебе объяснить, что это такое. Дело в том, что хотя я в итоге не пользуюсь заученными молитвами, тем не менее уверен, что иногда переживаю молитвенное состояние. Я говорил о дочке: и правда, когда она родилась, когда я ее вижу, в иные мгновения мне хочется кого-то благодарить. И я благодарю. Но не того Бога, какого я вынес из школьного обучения. Я говорю спасибо миру. Спасибо реальности за то, что она дала мне Хлою. Вот так на самом деле я и молюсь. Атеистической молитвой: благодарю планету, Вселенную. Говорю спасибо удаче.
Ди Фалько: «Труднее стать христианином, когда ты уже христианин, чем когда ты им не являешься», – сказал Кьеркегор.
Когда случилась трагедия 11 сентября, молился ли ты за безвинно погибших? Может быть, ты молился в иных обстоятельствах за других людей, пусть, как ты говоришь, атеистической молитвой? Придя на похороны, о чем просишь ты Бога, Христа, или Богородицу, или еще кого-то, кому ты молишься?
Бегбедер: В этих случаях я скорее обращаюсь к усопшему с дружеской молитвой. Разговариваю с ним про себя. Поздравляю, благодарю, думаю о нем. Но не могу сказать, что молюсь в том смысле, как ты это понимаешь. Я восхищаюсь миром, природой, дарами, которые она нам преподносит, но в то же время я не погружаюсь в молитву, как определяешь ее ты.
Ди Фалько: Все же ты не отрицаешь, что тебе свойственно некое духовное измерение?
Бегбедер: Разумеется, как и шести миллиардам человеческих существ. Но моя молитва заключается в том, что я иду по Люксембургскому саду весной или прохожу по мосту Искусств и любуюсь закатом, розовым небом, тонущим во мгле. «Браво!» – говорю я. Браво кому бы то ни было, чему бы то ни было – источнику этих чудес.
Ди Фалько: Когда апостол Павел впервые приходит в Афины и начинает проповедовать, видя там множество алтарей, посвященных греческим богам, он заявляет: «…я нашел жертвенник, на котором написано: „Неведомому богу“. Этого-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам».
[18]
Говоря «браво», даже не зная точно кому, ты обращаешься к тому, кто выше нас, выше тебя.
Бегбедер: По-моему, неплохо: «неведомый бог» – это вроде как неизвестный солдат! В утопиях контркультуры 70–80-х годов, возродивших некое верование, восходящее к античности, бытовало представление, будто наша планета – это богиня по имени Гея. Живой организм. И потому надо было бороться, защищая его, охраняя окружающую его – и, стало быть, нас – среду. Так вот, сегодня мне бы хотелось, чтоб крест в церквах заменили на шар – земной шар, тогда бы я сказал: вот в это я верю. Для меня такая вера была бы куда проще. Чем поклоняться орудию казни, по мне, лучше почитать священной планету Земля. Пускай бы она была объектом религиозного поклонения и люди, прежде чем ее покинуть, прилагали бы все силы, чтобы оставить ее в лучшем состоянии, чем то, какое застали при своем рождении. Дня не проходит, чтобы они не загаживали Землю своими идеями и отбросами. Вот моя молитва, и она адресована человечеству.
