Диджей знает, на что полагаться. Он никогда не рискует. Впрочем, судите сами.
«НУЖНИКИ» OPENING NIGHT DJ: ЖОСС Д.
ПЛЕЙ-ЛИСТ Lords of Acid. «I sit on acid'. The double acid mix. Electric Shock. „I'm in charge“. 220 volts remix. The Fabulous Trobadors. „Cachou Lajaunie“ (Roker Promocion). Major Problem. „Do the schizo“. The unijambist mix. WXYZ. „Born to be a larve“ (Madafaka Records). Марк предпочел бы другую программу:
«НУЖНИКИ» OPENING NIGHT
DJ: МАРК М. ПЛЕЙ-ЛИСТ
Nancy Sinatra. «Sugar Town». The Carpenters. «Close to you».
Sergio Mendes and BrasiL '66. «Day tripper». Антонио Карлос Жобим. «Insensatez».
Людвиг ван Бетховен. «Багатели», оп. 33 и 126. Но его никто не спрашивает.
Марк пытается попасть в ритм стробоскопа, танцевать так, чтобы это выглядело, как покадровый режим на видеомагнитофоне. Техно восхищает его по одной-единственной причине: где еще вы видели музыку, которой при помощи нескольких нот удается заставить двигаться столько людей? Жосс опускает на дорожку целую стену мониторов и сканеров. Дайте нам нашу дневную дозу фрактальных образов и пляшущих спиралей! Диджей смешивает не только звуки – он стремится соединить все: клипы, друзей, врагов, огни, выкрики и эндорфины, чтобы изготовить Большой Ночной Рататуй. У Марка кружится голова. Он осознает, что эта ночь станет для него ключевой. Что, возможно, эта вечеринка – последняя в его жизни: Ночь Последнего Праздника.
И начинается апофеоз, Париж пускается в пляс. Тела легко парят над полом, словно в невесомости, подчиняясь четкому, как метроном, ритму ударных. Вернее, это головы одного и того же тела, одной и той же чудовищной гидры, рты, заходящиеся в едином крике, звенящем нотой небывалой чистоты. Маниакально-депрессивные дервиши ритмично совокупляются под звуки acid-house, пропитанные потом сомнамбул. Недаром все лунатики боятся темноты. Мы приглашаем вас в новый языческий храм, украшенный трехмерными лазерными голограммами: спешите к нам все, уверовавшие в неодиско. Завтра ты потеряешь уверенность во всем, ты потеряешь решимость, но сегодня, здесь и сейчас, ты существуешь, ты хохочешь во все горло, и слезы счастья смывают косметику с твоих век, ибо ПРОБИЛ ТВОЙ ЧАС. Руки плавно вздымаются к потолку, ноги бьют в пол, серьги качаются в такт музыке, бедра переливаются всеми цветами радуги, лучи ультрафиолета заставляют светиться белки твоих глаз и – вот, блин, незадача! – твою перхоть! Верти головой направо и налево, мотай шевелюрой, виляй ягодицами – это карнавал ряженых, ярмарка гермафродитов! Увы, единственное, что волнует Марка, – на кого он прольет следующий стакан. Он испытывает головокружение. Турникотис, Терракота. Его вновь охватывает желание самоуничтожения. «Накладывать на себя руки следует публично. Я допускаю, что при необходимости убийство может быть совершено в укромном месте, но самоубийство всегда должно быть актом эксгибиционизма. Родись сегодня Мисима, он потребовал бы, чтобы его харакири транслировали в прямом эфире, причем желательно – в прайм-тайм. Не забудьте подключить видеомагнитофон: отныне в роли прощального письма будет выступать кассета VHS.
Какой танец выбрать? Исполнить ли «Черепаший твист» (лежа на полу болтать в воздухе четырьмя конечностями)? Или же изобразить «Вопросительное мамбо» (вращаться вокруг собственной оси, рисуя в воздухе знак вопроса указательным пальцем)? Продемонстрировать рискованную «Метеорологическую фетву» (поставив ногу на горло вашей партнерши, в ритме музыки начать поворачивать носок на сорок пять градусов туда-сюда, выкрикивая слово «АЯТОЛЛА!» семь раз подряд с нарастающей громкостью, после чего извергнуть содержимое вашего желудка на всех тех в зале, кто обладает физическим сходством с Аленом Жийо-Петре, – затем найти настоящего, буде возможно, – затем несколько раз повторить те же па в этой последовательности)? В конце концов Марк выбирает свой любимый танец, который называется 'Тахикардия».
Он знает, что ему нужно на этой земле. Он хочет уютной ирреальности. Он хочет пестрой музыки и высокоградусных спиртных напитков. Он хочет, чтобы люди резали пальцы краями страниц, читая эту книгу. Он хочет подскакивать, как индикатор его стереосистемы. Он хочет научиться путешествовать факсом.
Он хочет, чтобы дела шли неплохо, но и не слишком хорошо. Он хочет спать с открытыми глазами, чтобы не упустить свой шанс. Он хочет, чтобы у него вместо глаз были видеокамеры, а вместо мозга – монтажная студия.
Он хочет, чтобы его жизнь была фильмом Роже Вадима-Племянникова 1965-го года выпуска.
Он хочет, чтобы ему говорили комплименты в лицо и гадости – за спиной. Он не хочет быть предметом разговоров: он хочет стать предметом споров. Кроме того, он хочет пирожное с абрикосовым конфитюром, очень липкое, чтобы съесть его, сидя на песке и глядя на волны, – неважно где. Конфитюр будет течь у него по пальцам, и его нужно будет слизывать, все это море сахара, пока оно не превратилось в карамельку под лучами солнца. В небе глупо пролетит самолет, волоча за собой рекламу крема для загара, и в ответ он размажет абрикосовый конфитюр по своему лицу, и отразившиеся от него ультрафиолетовые лучи срикошетят обратно в мировой эфир. Дуэнья в Севилье.
За блюдом паэльи Поет сегедильи
Мануэля де Фальи. А бугенвиллеи там будут? Почему бы и нет? Пусть будут бугенвиллеи. И тропический ливень, больше похожий на потоп? Ладно, согласен и на это, но только ближе к концу дня, в те самые пять минут, после вспышки зеленого луча. Но все же самое главное – пирожное с абрикосовым конфитюром. Черт, пирожное с абрикосовым конфитюром – это так несложно! Марк же не луну с неба просит!
– Вы что, устали, Марк? – догадывается пресс-атташе, беря его за руку, чтобы привести в чувство.
Он отряхивается и вновь принимается танцевать. Он опускает глаза. No eye contact. Столкнуться с чужим взглядом очень опасно, особенно когда звучит номер в стиле speed-core и лучи лазеров режут лес поднятых рук. Плечи танцующих сверкают, отражая лазерный свет, словно множество миниатюрных катафотов. В ожидании удара гонга он рассматривает носки своих ботинок, хотя прекрасно знает, что гонг не прозвучит, пока противник не отправится в нокаут. Не за этим ли он пришел сюда: нечто, на что можно смотреть посреди этой толпы умалишенных, которые всегда правы? Не являют ли эти два модельных ботинка всего лишь символ того, что его ноги прочно стоят на земле?
Каждый борется за себя, как может. Некоторые пытаются вести беседы, несмотря на шум. Им приходится часто повторять слова и постоянно напрягать притупившийся слух. Но на дискотеке кричать бесполезно. Чаще всего дело кончается тем, что собеседники невпопад обмениваются номерами телефонов, нацарапанными на тыльной стороне ладони, и откладывают беседу до лучших времен. Другие танцуют, держа в руках стаканы и вперив в них взгляд. Время от времени они сильно рискуют, поднося их к губам: при этом любое неловкое движение локтя соседа ведет к тому, что они обливают себя. Поскольку на дорожке невозможно ни пить, ни разговаривать, созерцание собственных ботинок представляется Марку вполне этически допустимым занятием. Не стоит думать, что вся абсурдность ситуации ускользнула от него. Напротив, никогда он столь ясно не осознавал свою принадлежность к классу юных идиотов из хороших семей, как в этом одиночестве посреди толпы охваченных энтузиазмом безумцев, на этом беломраморном полу, воображая себя бунтарем, при том, что принадлежит он к весьма привилегированной касте, в то время как миллионы людей спят на улице при температуре ниже 15С, подложив под себя лист гофрированного картона. Он все это знает и именно поэтому уставился в пол.
