Волк, некоторое время простояв на том берегу, опустил голову к земле и принюхался. Потом он, так же спокойно, как и вышел, направился обратно в лес. Шрам, еще некоторое время посмотрев ему вслед, снова опустился на травянистый береговой склон. Остальные, некоторое время понаблюдав, вернулись к своим занятиям.
Найда не раз вспоминала одинокого волка. Чувство, похожее на смутную грусть и уважение, вызывал у нее охотник, по каким-то неведомым причинам потерявший свой дом и семью. Ведь не мог он дожить до такого возраста совершенно один. Ей было бы интересно узнать, что случилось, но вскоре другие заботы закружили и заставили забыть. Но одно она запомнила — не всегда то, что считаешь опасностью, стоит мгновенно убирать с дороги. Противник может быть достойным не только победы, но и красивого поражения. И Шрам умел чувствовать достойных противников, чему училась и его дочь.
* * *
С первым снегом покинул стаю один из дружной семьи. Старый давно чувствовал, что силы уже не те. Говорить, что не боятся умирать, могли на этой земле только люди, слишком разумные и забывающие за своей мудростью, что жизнь, а не знания, богатство или оставленная после них память, есть самое ценное и важное. После нее, в каких бы мирах ни оказывалась по словам людей душа, в этом тебя самого уже не было. И Старый чувствовал, тосковал. Как и вся стая понимала, что жизнь его клонится к закату. Всегда усталый, словно потяжелевший, он сопровождал стаю, со светлой грустью глядя, как набираются сил щенки, как они молоды и полны жизни. Что бы ни готовила она стае, у них было будущее. И тоска старого пса скрашивалась, когда он вспоминал, как попал в тайгу, как стал частью семьи. Только люди могли говорить, что животные не чувствуют благодарности, не могут помнить, мечтать, нести в сердце тепло от прожитых дней и болеть душой за тех, к кому привязались. Старый спокойно уснул, когда зима делала первые шаги, и еще мокрый снег большими хлопьями ложился на землю, чтобы через несколько часов растаять.
Все в стае так или иначе видели смерть. И опыт у каждого был свой. Найда долго не отходила от пса, не трогая, просто глядя, как на холодную уже шерсть оседает снег. Она смутно помнила, что такое боль потери, как щемит в душе от скорби и жалости. Но, как и все собаки, не умела плакать. Только смотрела и потряхивала головой, когда на ресницы оседали снежинки. Решение похоронить его пришло неожиданно. Найда сама не знала, откуда оно взялось и кто среди обитателей тайги поступает так с умершими братьями. Но что-то есть в людях, что порой не дано понять собаке. А по существу своему девочка все же оставалась человеком. Она знала, что здесь ничто не пропадает и падальщики найдут Старого. В отличие от семьи, девочка могла представить эту картину. Собаки не обладали таким воображением, и грусть стаи перешла бы в иное чувство, но уже не по отношению к остывшему телу их брата. А Найда чувствовала ответственность за то, как отнесутся теперь они к Старому и как почтят его память. На это был способен лишь человек. Именно поэтому девочка принялась за дело.
Земля была еще влажной от снега, почти растаявшего даже в пасмурную погоду, без солнца. Копать руками было не слишком удобно, некоторое время Найда старалась руками разрывать яму подо мхом. Потом остановилась, нашла глазами крепкую ветку… и снова принялась рыть, уже ею. Стая наблюдала за ней, не помогая, но и не озадаченно. Только щенки, восприняв как игру, начинали возиться рядом, помогая раскапывать сестре что-то неведомое, но наверняка интересное, рядом с уснувшим навсегда Старым. Собаки всегда знали, что Найда — другой зверь, но только на уровне внешности и вида отличали ее от себя, в остальном полностью отождествляя с общностью, с единым целым, которым и выживали в тайге. Сейчас каждая чувствовала, что девочка делает что-то свое и это ей нужно. Ничего плохого в такой непохожести не было, непонимание — не всегда беда.
Вырыв могилу, Найда стащила в нее тело Старого. Щенки перестали понимать и стояли, глядя на нее, пока она начала обкладывать пса ветками. Один из щенков спустился «помогать», начав гоняться за ветками в ее руках, а потом словно понял, подошел к Старому, поскулив и обнюхивая пса. Найда соорудила вокруг своего старого дяди что-то вроде купола.
Она выбивалась из сил, но уверенно забрасывала землей его новый вечный дом. Глаза начинало жечь от чего-то, с чем изображение перед ней словно расплывалось. Найда закончила с похоронами, перевела дыхание. А потом, сама не зная, надо ли, подняла голову и завыла… И тут же несколько голосов вслед за первым прорезали тишину леса. Встрепенувшиеся птицы снялись с деревьев, поднявшись над ними и сделав круг, рассыпавшись мелкой дробью по небу и снова осев на кроны сосен где-то неподалеку.
Стая недолго стояла над могилой. Подсознательно каждый чувствовал, что теперь Старого не найдет ни один падальщик, но значения этому не придавал никто, просто спокойнее стало, ведь Найда успокоилась, снова готова была снова идти за всеми. Для ее боли было место в душе, но ради семьи останавливаться было нельзя.
Ведь теперь их было больше.
Щенки выросли. Теперь, когда они умели бегать наравне со старшими и понимали, где опасность и когда стоит спасать свою жизнь и бежать, шансы их возросли в десятки раз.
И, как и видела Найда с первых их дней, у каждого щенка сформировался свой характер.
Самый бойкий, первым начавший ловить лягушек, по пятам следовавший за Шрамом щенок, унаследовавший его белую точечку между глаз, был прирожденным искателем приключений. Стоило приложить усилие и научить его, и равных ему в охоте не было бы во всем лесу, хотя внимание порой было рассеянным, но щенок окупал это упорством, если не сказать упрямством. Наблюдательный, с чутким слухом и зоркими глазами, он безошибочно будет определять в лесу местонахождение добычи, сможет тихо подкрасться благодаря своим ловкости и умению, когда надо, не создавать суеты.
Одна из его сестер, тихая и милая, немного пугливая, всегда держалась возле Рыжей, Лапки и Найды. Но как ни опекали ее, всегда то терялась и звала их, отойдя всего-то на несколько шагов, то проваливалась в заболоченные заросли там, где никто больше не умудрялся найти даже небольшой лужи, то навлекала на себя гнев пчел, раз укусивших ее так, что над бровью вздулась большая шишка. А летом собачка нанюхалась лютиков, и ее кружило так, что Найда почти день носила ее на руках.
Вторая была совсем другой. С каким-то превосходством и гордостью смотрела она на невезучую сестру, но не задирала и не обижала. С братом вела себя как взрослая. Спокойная и умная, она на все смотрела изучающим взглядом, не спешила и не создавала ненужной возни, но и не боялась. Никогда и ничего. Она знала предел риска и никогда не заходила за этот предел, но и не трусила. Она была похожа на Найду.
Охотник, Лютик и Луна были пока малы, но уже сейчас Найда видела, что из них вырастет достойное новое поколение. Теперь главным было научить их жизни и сберечь в первое время, когда они были еще слабы и неопытны. И тем и другим стая занималась сообща, и Найда, которую в свое время также ставали на ноги, теперь тоже принимала участие, уже уверенная в том, чему их учит.
