Ведь мифологема, украшенная перьями, принципиально ничем не отличается от мифологемы в нимбах. Допуская существование одного из богов, странно было бы сомневаться в реальности всех остальных божеств, давно известных человечеству и уже принявших тысячи лет поклонения.
Ведь, строго говоря, мистическая коалиция сладострастников, погромщиков и любителей сырых человечьих сердец мало чем отличается от богов всех прочих религий, включая и библейскую. Христиане не отрицают акта неизбежного светопреставления, настаивая лишь на том, что он должен быть совершен по их рецептуре.
По сути, различия касаются только даты проведения данного шоу да мелких нюансов умерщвления человечества: массовые убийства должны совершить штатные архангелы, а не головорезы с лицами ягуаров.
Принципиальных же расхождений в вопросе о необходимости глобального террора, уничтожения целых народов, государств и экосистемы Земли в целом у христиан и поклонников Тескатлипоки нет. Оба культа категорично настаивают на том, что «высшие силы» должны произвести операцию массового забоя людей.
У христиан эти грезы задокументированы в известном фрагменте их священного писания – в так называемых Откровениях Иоанна Богослова (Апокалипсисе), а у майя-ацтеков – в их затейливой мифологии.
Надо сказать, что эти религии вообще имеют очень много общего. Удивительно, к примеру, сходство христианского и древнемексиканского ритуала «причастия».
Смысл его, как известно, в том, чтобы дать верующим коллективно откушать мяса своего бога. Мясо бога волшебным образом производится жрецами из булки и имитатора крови (у христиан это вино, а у майя-ацтеков – свекольный сок). О христианском причастии известно достаточно, а вот майя-ацтекский ритуал знаком нам мало, хотя подробно описан классиком антропологии Дж. Джорджем Фрезером: «В мае месяце мексиканцы устраивали главный праздник своего бога Витцилипутцли. Девственницы перемешивали свеклу с маисом и, залив эту смесь медом, лепили из нее фигуру, вставляя вместо глаз стеклянные бусинки, а вместо зубов – большие маисовые зерна». Затем фигура божества «убивалась» и расчленялась, образовавшиеся куски «носили название мяса и костей Витцилипутцли. Эти куски употреблялись для причащения и давались сперва знати, а потом всем остальным мужчинам, женщинам, детям, которые принимали их со слезами, трепетом».
Точно такая же процедура венчала и культ другого бога – Гуитцилопотчли, с той лишь разницей, что субстанция для изготовления его фигуры замешивалась на детской крови.
Научное религиоведение полагает, что и христиане, и майя (независимо друг от друга) заимствовали обряд из самых древних образцов брахманизма. Впрочем, это милое сходство мало касается собственно конца света, зато намекает нам на необходимость уважительного отношения и к богам Древней Мексики, и к тому произволу, который они собрались учинить 21 декабря на территории Российской Федерации.
Кетцалькоатль, Ицамна, Витцилипутцли – это ведь тоже боги.
Примерно такие же, как и те, что через своих жрецов, через прокуратуру и Госдуму сегодня настаивают на всеобщем уважении к себе и своему культу.
Возможно, обнародование мною этих подробностей несколько усугубит общественную истерику по поводу конца света.
И это прекрасно.
Пусть публика в трепетном ожидании свирепых богов Древней Мексики еще глубже копает бункеры, пусть платит за личные титановые капсулы, пусть мастерит огнеупорные «ковчеги».
Идиотизм, как известно, это очень дорогое удовольствие, а невежество должно причинять хоть какое-то неудобство тем, кто в России XXI века культивирует его с такой мексиканской страстью.
Кровавые мальчики Кремля
Кремлю наконец-то нашлось занятие.
Теперь он проектирует и мастерит для нации духовные «скрепы». По мысли кремлевцев, именно патриотика восстановит производства, наладит космическую отрасль и животноводство. Но непокорная патриотическая идея потеряла всякую управляемость и на глазах превратилась в маргинально-черносотенный маразм, лишь усиливающий общественный раскол.
Впрочем, Кремль всегда любил побаловаться «скрепами».
Возьмем, к примеру, 1606 год.
Тогда возникла потребность в новом духовно-патриотическом событии, способном все решить и всех объединить. Таковым, с точки зрения царя Василия Шуйского и патриарха Гермогена, могла бы стать канонизация зарезанного в 1591 году царевича Димитрия Углицкого.
Но единственным аргументом за его причисление к лику святых могла быть «нетленность» его тела. Посланные в Углич подручники Шуйского и Гермогена вскрыли захоронение Димитрия и, разумеется, обнаружили там нечто, по меркам «нетленности», совершенно некондиционное.
Но канонизация должна была состояться во что бы то ни стало. Чтобы она имела аншлаг и законность, публике должно было быть предъявлено именно нетленное, свеженькое (несмотря на 17 лет пребывания в могиле) тельце царевича.
Оргкомитет призадумался, но без особого труда решил эту проблему.
Надо сказать, что, изготавливая скрепу, Шуйский и св. патриарх Гермоген продемонстрировали настоящую православную смекалку: «достали отрока моложе 10 лет, а именно Ромашку стрелецкого сына, заплатили отцу хорошую сумму и, зарезав этого отрока, нарядили его в царские одежды и уложили в гроб. Гроб был открыт для созерцания очень недолго, ровно до того момента, пока в теле свежезарезанного мальчика не начались процессы разложения, но публику удалось убедить в нетленности и “умилить чрезвычайно”». (Антифеодальные народные восстания в России и церковь. М., 1955.)
В 1606 году канонизация удалась на славу, острота патриотических ощущений была необыкновенной, «созерцая восторг народный, плакали от умиления даже сами затейники, знавшие всю подоплеку события», но «скрепа», как всегда, не сработала – и вскоре Смута порвала Россию в мелкие клочья.
История с подменой тела, разумеется, быстро всплыла и добавила масла в огонь.
Таких примеров мы знаем множество и каждый раз убеждаемся, что «скрепы» скрепами не являются и, увы, ни черта не скрепляют. Горький опыт мог бы научить, что на таком гнилом фундаменте, как старая история России, здание национальной идеи строить невозможно, а без опрокидывания традиций, без разумного неуважения к прошлому, невозможно, увы, и развитие.
Ведь традиции требуют уважать «тысячелетние верования народа», правда, не уточняя, что все эти верования были уделом преимущественно безграмотных и забитых рабов, то есть «людей крепостных и дворовых». А сегодняшняя публика, насмотревшись на себя в «священные» кривые зеркала прошлого и традиций, начинает так коверкать свою собственную физиономию, чтобы и в реальности походить на ту жуть, что она видела в зеркале.
(Зрелище, конечно, забавное, но, судя по физиономиям передовиков этого занятия – депутатов ГД, – несколько антисанитарное.)
Еще одним ресурсом, на который возлагались воспитательно-патриотические надежды, была русская художественная литература.
