Но совсем недавно стало понятно, что национальная словесность (как и все на свете) имеет свой срок годности, который, по всей видимости, подошел к концу. Ее смыслы остались в далеком прошлом, а лишенная содержания форма выглядит нестерпимо пафосно и архаично.
Вполне возможно, что в ком-то из очень взрослых современников она еще «теплится», но выросло уже третье (как минимум) поколение, совершенно свободное от ее влияния и очарования.
Более того, эти новые поколения вообще никак не воспринимают русскую литературу. Ни как властительницу дум, ни как развлечение.
По этому поводу можно рыдать, угрожать, скандалить, продолжать морочить себе головы пафосной риторикой, но реальность от этого не поменяется; нет на свете силы, которая была бы способна увлечь новые поколения нюансами межполовых игр дворянства XIX века или душным «богоискательством».
Данная ремарка не имеет ничего общего с призывом сбросить русскую литературу с «корабля современности».
Нынче вопрос стоит лишь о том, как продлить национальной словесности хотя бы формальное, вегетативное, чисто сувенирное существование. Считается, что у народа обязательно должна быть хоть какая-нибудь, да литература. Пусть уже никому не нужная, утратившая обаяние, смысл и способность интересовать, но она должна быть. (К тому же она еще иногда пригодна как сырье для изготовления телевизионного «мыла».)
Говоря языком реаниматологов, сегодня речь идет о «мощности инфузионного насоса» и «наркозно-дыхательного аппарата», а не о «сбрасывающем» пинке в зад. Под «дыхательными контурами» и «дефибрилляторами» милая старушка сможет храниться долгое время и быть открытой для посещения заплаканными родственниками (читай – литературоведами). Те всегда смогут «поправить простынку», «потискать синеющую безответную ручку», то есть совершить все полагающиеся при посещении «овощной палаты» ритуальные действия.
В истечении срока годности русской литературы нет ничего загадочного. Время и полное изменение реальности всегда безжалостно к сочинениям, особенно к перегруженным идеологией.
Простой пример – Достоевский.
Как мы помним, именно его черносотенцы упорно объявляли своим кумиром и вероучителем. Они оказались абсолютно правы – иной аудитории у него практически не осталось. Правда, даже для них этот религиозный фанатик XIX века, крепко настоянный на эпилепсии и педофилии, чересчур «заборист», и при сегодняшнем «употреблении внутрь» разбавляется различными «а. менями».
Это опять-таки не означает никаких «сбрасываний» Достоевского, но указывает настоящее его место – в свечных ларьках, рядышком с «Журналом Московской Патриархии» и двуглавыми матрешками. С него можно сдувать пылинки, как с экзотического сувенира, но вот интерес к нему сложно пробудить даже таким проверенным способом, как ворошение старых пикантностей.
Бесполезно вспоминать маленьких крестьянских девочек, которых генератору православной духовности возили в баню для педофильских забав. (Об этом откровенно пишет в письме к Л. Толстому личный биограф Достоевского Страхов.)
Уже никогда больше не станет скандалом и трезвый пересказ его биографии.
Конечно, мы помним, что арестован и приговорен Достоевский был за атеизм и вольнодумство. Понимаем, что ужас приговора и каторги, по всей вероятности, «сломал» его и научил никогда больше не ходить «за флажки». Этот же страх сделал Достоевского главным соловьем режима, заставил жить и писать так, чтобы ужас Семеновского плаца никогда не повторился в его личной истории.
В своей верности православному тоталитаризму Достоевский, конечно же, забавно лез из кожи вон, но его можно понять и простить – залы казино уютнее каторжных бараков.
Можно привести и еще множество имен и примеров, но все факты, мысли и обстоятельства (даже самые скандальные) уже не разбудят былых страстей по русской литературе.
По одной простой причине – срок ее годности истек.
Ожидание же патриотических плодов на религиозном древе отсылает нас к известной сказке про Буратино и поле в Стране Дураков.
У путинского режима множество коварных недоброжелателей, которые рано или поздно подточат его, а возможно, и опрокинут.
(Увы, вечных режимов, как известно, не бывает.)
В этом случае православие, которое уже накрепко переформатировалось в официальную «патриотическую» идеологию данного режима, будет зачищено, вероятно, еще тщательнее, чем в 20-х годах XX века.
Причем обойдется без полетов попов с колоколен. Потребуется совсем немного: разрешение новой власти поделить церковный бизнес меж заинтересованными лицами.
Сегодня от банального передела эту сверхдоходную отрасль спасает только Кремль, держащий подходы к ней под прицелом. В ту секунду, когда власть усталым жестом сунет маузер в кобуру и отвернется, недавнее пророчество преподобномученика Станислава (Белковского) сбудется – и отрасль растащат.
Понятно, что часть граждан разбредется по сектам открывать себе «третий глаз» или встанет в пятикилометровую очередь к поясу, но уже Елены Блаватской. (Пояс с чулками известной эзотерички ждет своего часа, чтобы быть предъявленным поклонникам тонкой духовности.)
Все будет в порядке.
Невежество, как известно, всегда будет искать и находить религиозное утешение. Разумеется, разбредшееся по сектам население станет чуть менее управляемым, но это (малоинтересная нам) проблема власти.
Ничего особенного не произойдет.
С. Радонежского просто сменит Г. Трисмегист, а И. Кронштадтского – какой-нибудь Кришнамурти или вообще Папюс.
Этот факт тоже не стоит драматизировать, так как нет никакой принципиальной разницы, от какого именно «коктейля» наступает нужная степень религиозного опьянения. Все будет в порядке, священное право народа на оболваненность будет сохранено и соблюдено в полном объеме.
А благодарный народ любит и умеет умиляться. Особенно маленьким консолидирующим мертвецам, которых по старой патриотической традиции так вовремя и так эффектно умеет подложить ему власть.
Проблема в другом.
Согласно той же традиции, это умиление не бывает долгим.
Ягодичный зуд патриотизма: зов смуты
Одним из самых деликатных, но и ключевых вопросов по-прежнему остается вероятность очередной революции в России. Чертовски любопытно, как поживает наше древнее проклятие – слепая и отчаянная смута, периодически разрывающая русскую жизнь в клочья? Началось ли уже ее движение вверх из глубины той исторической бездны, где она имеет обыкновение дремать век-другой?
Судя по множеству примет – это «движение» все же началось и Россию ожидают сюрпризы.
Дело даже не в пещерности нашего общественного устройства, не в абсурдной прогрессии госпоборов и количестве иждивенцев, которых каждый россиянин теперь вправе вписывать в свою налоговую декларацию. (В графе «иждивенцы» можно смело и пофамильно указывать весь состав правительства, Госдумы, Совфеда, РПЦ, а также бесконечных астаховых-милоновых.)
