Снова пятница. Я подсчитала, что четверть своей жизни провела перед теликом. Не знаю, чего мне больше хочется, — расколотить его вдребезги или очутиться внутри. Сегодня маме позвонил из Москвы отец Иерохиромандрит, ее старый друг. Он знает чувака, который занимается кастингом для «Aristo Style Contest». Что-то типа дефиле, где юные дебилки крутят жопой перед мерзотными старперами: все как в телевизоре. Надо выбирать: либо это, либо уроки физики и депресняк в нашем призрачном городе… почему не попробовать. Я вам все расскажу на этом сайте. Попробую загрузить свои фотки, если у меня получится сканировать их. А так взгляните на портреты Саши Гачулинковой, сделанные Элиной Кечичевой, она тоже очень ничего себе (toooo gorgeouuuuuus
[84]
), я уж не говорю об Ирине Куликовой и Екатерине Киселевой. Сгуглите этих барышень и скажите, как они вам пришлись. Но потом возвращайтесь сюда, я обновляю свой блог каждый день.
Суббота. Я бы хотела умереть молодой, но чуть позже. Мне надо прославиться. Мама смеется надо мной. Хотя это я из-за нее привыкла к обожанию. Ее религия велит преклонять колени перед иконами. Разве желание стать одной из них — это грех? И потом, она сама мне надыбала этот конкурс, сама таскала меня каждый месяц к ортодонту. Я носила съемный аппарат, железяки мне все десны расцарапали, а от склизких розовых пластин меня вообще мутило — и все это ради того, чтобы хвастаться лучшей улыбкой в микрорайоне. Она бы спасибо сказала, что я стараюсь окупить ее стоматологические инвестиции. Лучше выступать на модельных показах, чем на военных парадах. Короче, я не знаю, чего хочу, но я это получу!
Воскресенье. Кастинг состоится в следующий вторник, в гостинице «Европейская». Мы с Танькой весь день примеряли шмотки. Накрасились как готик-лолиты, обхохочешься. Она вообще больная на всю голову: стащила белье у своей старшей сестры. Мы поприкалывались типа лесбиянки на гулянке, потом сделали клевые фотки, переодевшись в прислужниц, почти голышом, в натуре. Танька уверена, что я выиграю конкурс. Ну, мы-то, понятно, отпадные manga maids,
[85]
поверьте мне на слово, дорогие читатели, а то фотки никак не хотят загружаться, впрочем, тогда в моем блоге не осталось бы никакой тайны. Лучше представьте себе, как мы лижемся на моей кровати, заваленной платьями пастельных тонов и розовыми ленточками… а зашнурованные ботиночки… а наши лица, пылающие в гуще плюшевых мишек…
Понедельник. Ведение блога — тоже форма эксгибиционизма, но не такая опасная, как пробежка голяком по подиуму перед озабоченными френчами.
Вторник. Встреча в «Европейской» прошла очень хорошо. Организатора зовут Октав, он готов представить мою кандидатуру при условии, что я выдам себя за чеченку, а еще он пригласил меня сниматься к себе в номер. Он прямо джентльмен, — сказал, что у меня ноги как две стрелы, пронзившие его сердце. И еще что я так ослепляю его своей красотой, что он пойдет купит себе очки анти-UVB (Ultra Violent Beauty
[86]
). А я ему выдала стих Бодлера по-французски: «О, смертный, как мечта из камня, я прекрасна!».
[87]
Он реально охренел, что я могу сказать ему пару слов на его языке. Я объяснила, что мама жила во Франции. Таньку он не взял, теперь она в ярости. Потом зажигали в «Онегине» — полный отстой. В конце концов мы поругались, раскурив косяк на улице. Чтобы успокоить ее, я сказала, что у меня был блат — священник из Москвы.
Среда. Всякий раз, когда Танька заговаривает о Виталике, я чувствую, что краснею, и тут же усердно начинаю завязывать шнурки. У меня уже развился рефлекс, как у собаки Павлова. Стоит кому-нибудь произнести его имя, как я опускаюсь на колени и утыкаюсь в свои конверсы, чтобы никто не видел моей пунцовой физиономии. И это при том, что я дала френчу поцеловать себя в Летнем саду. Мы весь день гуляли, потом поперлись на такси в Петергоф, обалдеть, насколько Октав стеснительнее придурков из моего класса. Я отвезла его в ресторан «Русская рыбалка», он стоит прямо на берегу моря, и клиенты сами могут выловить рыбу и тут же ее схавать. Он начал плакать, когда мы гуляли в Нижнем парке Петергофа. Надо сказать, я его слегка зажгла, нырнув под Елочку, это такой фонтан-шутиха, подойдешь — и на тебя хлынет, как из душа.
Шутник он был, этот царь! Положил 100 000 работяг ради каких-то детсадовских примочек. Поначалу Октав веселился, а потом вдруг уставился на меня без улыбки, и тут я поняла, что все всерьез. Не сочтите за хвастовство, но я их наизусть знаю, — всякий раз, когда парень замолкает и пялится на меня, не моргая, я понимаю, что начинаются проблемы. В черном пиджаке, худой, обалдевший, с взъерошенными волосами и кругами под глазами, он был вылитый Раскольников, в самом начале романа, когда пьяница говорит ему в распивочной: «Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти». Что-то я не врубаюсь, почему Октав запал именно на меня. Как будто он не видит, что я капризная, заурядная, корыстная, неинтересная и вульгарная дура. Когда он твердит, что я «shikarna», что у меня выпуклые грудки, и называет меня эликсиром молодости, я не могу понять, прикалывается ли он или правда так думает. Может, это и не важно, раз нам хорошо вместе. Как и все тормозы, он постоянно вздыхает, словно изнуренный бегун. Странно, почему папики настолько романтичнее нас. Сколько времени они теряют зазря! Либо у них это вместо наркоты: они ширяются чувствами. Вот почему, наверно, я всегда тусовалась с парнями сильно старше меня, курила косяки с тринадцати лет, а в прошлом году попробовала экстази и трахнулась. Хочу быть старой, чтобы стать свободной. У меня, в общем-то, не было детства, мама нюхала кокс прямо у меня на глазах, когда мне было всего восемь лет, а по утрам за завтраком разные уроды слонялись в подштанниках по кухне и таскали мои хлопья. Я стала агрессивной, врала, воровала, меня выгнали из всех школ, а теперь я — младенец в женском теле, с детским лицом и глубоко спрятанным сердцем, с которого я пылинки сдуваю, а оно у меня все равно на мокром месте. Я чувствую, что это плохо кончится, но не сию минуту, еще немножко, подождите пожалуйста, господин палач.
Четверг. Оленька весь день надо мной издевается: «Ну что, звездунья?», «Hello, baby Водянова» и так далее. Танька дуется, потому что я согласилась участвовать в конкурсе, а ее Октав выпер за ненадобностью. Я уже устала ей объяснять, что он меня выбрал только потому, что я согласилась косить под юную чеченку: мир издевается над нами, пора отплатить ему той же монетой.
Пятница. Завтра я опозорюсь перед всем Петербургом. Почему мне всегда кажется, что оттягивается кто угодно, кроме меня? Интересно, другие девчонки думают то же самое или со мной что-то не в порядке? Плевать: я ловлю кайф, когда весь день слушаю Мишель Бранч, растянувшись в скверике перед Александрийским театром, и думаю о своем французе… Он сказал, что наша разница в возрасте не более чем разница во времени. Я вижу, как все мужики замолкают, когда я вхожу в «Тиффани Кафе» на Невском. Они подкатываются с любезным видом, но глаза у них тревожные.
