Олег кивнул. Понятие «община» было близко ему, поскольку в Лакедемоне все угодья, вся собственность была общественной.
― Люди должны были думать о других, — произнес Олег.
― Правильно. Так вот, мы, нуклеары, не можем позволить хаотичного распределения ресурсов. Мы должны следить и за лугом, и за коровами. Поэтому не должно быть никакой частной собственности, а также семейственности. Никакой! И никакого неравенства! Ты обязан это понять, ты должен с этим согласиться и уверовать. Только тогда ты сможешь стать нуклеаром. У вас, в вашей Лакедемоновке, существует неравенство, кастовость, и кучка семей на верхушке пирамиды захватила все, значит, ваше общество обречено. Понимаешь меня?
Парень помешкал немного, но потом кивнул.
― Мораль Лакедемона сгнила. А все, что совершается во имя уничтожения гнили, не может быть злом. Так что, я считаю, ты сделал правильный выбор, — продолжил вождь, — и даже убив двух человек, ты не совершил преступления, хотя кто-то может со мной и не согласиться. Каратели идут по твоему следу, чтобы уничтожить тебя и ребенка. Мы, естественно, остановим их. Но твой путь нуклеара начнется именно отсюда. Ты будешь участвовать в засаде и сделаешь первый выстрел. Это будет твоим посвящением в люди новой эпохи и отречением от старого прогнившего мира. Согласен?
― Вы мне предлагаете... — несмотря на теплый вечер, у Олега похолодела спина, — убить кого-то из моих товарищей.
― Бывших товарищей, — поправил юношу Кислов. — Бывших! Ты думаешь, если б они тебя поймали, то пощадили? Как бы не так! Запомни, они тебе больше не товарищи, они убийцы, хоть и не одичали до каннибализма, но все равно выродки.
У Олега в голове все перемешалось и спуталось. Все! Абсолютно все! Еще недавно он считал выродком любого мутанта, а теперь, оказывается, выродки были полноправные граждане Лакедемона. А еще он смертельно хотел есть и спать; жуткая усталость не давала проясниться мыслям.
― Согласен со мной? — вождь пристально посмотрел на Олега. — Учти, отказ означает то, что в течение двух часов ты с ребенком должен будешь покинуть территорию города.
У юноши пересохло в горле. Он не хотел стрелять в своих, пусть и бывших, товарищей, но еще сильнее ему не хотелось куда-либо уходить, да и идти ему было больше некуда. И потому выбор превращался в предопределение.
― Олег, как там тебя... сын Виктора, ответь, ты согласен?
Парень заглянул в ядовито-зеленые глаза Кислова. В горле застрял вязкий ком. Юноша попытался сглотнуть и не мог. В глазах потемнело, а в виски ударила кровь.
― Я не слышу ответа.
Олег хотел сказать: «Да», — что ему еще оставалось? Но из глотки вырвался несуразный хрип, и потому он просто кивнул.
― Хорошо, — на лице вождя играла торжествующая улыбка. — Пойдем на кухню, сдашь свою вяленую свинину и прокисшее молоко, заодно нормально поешь, а потом выдвинемся на рубеж.
* * *
Аня сидела с закрытыми глазами, прижавшись спиной к ржавой кухонной батарее. Рядом на полу возле опрокинутого холодильника, измаранного охристыми подтеками, лежали бронежилет, вещмешок, кинжал и автомат. Поскольку окон не открывали, то в кухне стояла жаркая духота, и батарея была приятно прохладной. Периодически девушка проваливалась в сон, и тогда вялая, серая действительность сменялась причудливыми полубредовыми картинками. Она будто бы попадала в свое прошлое и наблюдала за всем со стороны. Могла останавливать время, где-то прокручивать вперед, где-то наоборот откручивать, и смотреть, смотреть...
...Она видит девятилетнюю девочку, маленькую пацанку. Ее часто лупят родители, лупят нещадно. Но сломить не могут. Она упряма и нерадива. Упорно, хоть и тайком, делает так, как ей хочется. В конце концов, ее отдают в женское отделение интерната. Там строптивости сильно поубавилось...
...Вот она бегает, ползает, занимается борьбой, учиться стрелять из лука и арбалета. Она лучший снайпер. Даже мальчишки, которые старше ее на два-три года, не посылают так точно стрелы и болты в мишень. Ей позволяют произвести несколько выстрелов из автомата одиночными. Это большая честь...
...Аня откручивает пленку назад и заново просматривает свою жизнь. Вот отец тащит ее, десятилетнюю девчонку, за ухо. Она ревет. Стоп! Вон там, сбоку, стоит мальчик. Воины не плачут, и потому он борется с собой, чтобы глаза не смели увлажняться. Но ему жалко Аню. Мальчика зовут просто Олежка. Он еще не получил взрослого имени — сын Виктора...
Ее стрела вонзается прямо в середину мишени. Она горда собой. Торжественно улыбается. «Учитесь, позорники! — говорит юным воинам Анатолий Алфераки, инструктор и начальник гвардии. — Девчонка стреляет лучше вас. Вы не воины Лакедемона, вы сопливые рабыни!» Стоп! Там, в толпе мальчишек, на нее смотрит, открыв рот, преисполненный искренним восхищением... Олег...
...Девушка кричит: «Я не буду его женой! Я не выйду за этого хлыща!» Отец не терпит возражений, и она получает удар по щеке. Сильный, хлесткий, как всегда обидный. Он говорит: «Дура ты, это же будущий царь!.. большая честь для нас...». Она покоряется, да и как тут не покориться. Все-таки сломали... сломали... вот она выходит из Храма Славы под руку с Артуром... и первая брачная ночь... боль, кровь и горькие слезы... а через несколько недель первый выкидыш...
Аня проснулась и потянулась, разминая ноги. Солнце уже клонилось к закату и небо на востоке потемнело.
― Почему здесь? Почему? — доносилось откуда-то со стороны коридора.
Все еще не понимая, что происходит, она приоткрыла дверь и выглянула из кухни. В коридоре стояли Николай и Артур.
― Плохо дело, — сказал следопыт, протирая лысину. — У Григория высокая температура и бред. Ему осталось не больше десяти-двенадцати часов. Плохо дело.
― Почему... здесь... — снова раздается надрывный стон из комнаты.
Артур будто не услышал ни озабоченного Николая, ни бредящего Григория. Он, бледный и взъерошенный, уставился на табло дозиметра:
― Двести семьдесят микрорентген. Мля! Какого хрена! Мля! Валить нужно отсюда, прямо сейчас валить! Мы все тут сдохнем к чертям! А если предатель найдет выродков? Или спрячется? Сколько мы его тут ловить будем? На хрен этот сраный город!
Следопыт схватил наследника за плечи и с силой встряхнул.
― Артур, послушай, — прорычал он. — На моем счету тринадцать походов в сторону Таганрога, семь в сторону Новоазовска и четыре на север. И я ни разу не провалил задания. Ни разу! Ни одного! Я не потерплю провала. Все не так страшно, как кажется. Сегодня ночью мы найдем и убьем мерзавца, вместе с его отродьем и всеми выродками, которых он только сможет позвать на помощь. Мы вернемся с их головами. Мы — остатки полноценных людей, хранители всего, что погибло, за нами будущее, мы — сила! Кого нам бояться? Кучки аборигенов? Утром на нас уже напали двенадцать ублюдков, мы их всех перещелкали за одну минуту. Или ты думаешь, местные выродки умеют воевать? Да мы их перебьем к черту, они не успеют глазом моргнуть! Кто нам страшен? Туман Даров? Мы возьмем двух, нет даже трех пленников, или вернемся северной дорогой, через Николаевское шоссе. Вероятность встретить туман будет минимальна. Что тебя тревожит? Хамелеоны? Будем передвигаться ночью. Радиация? Двести семьдесят микрорентген в час — это не настолько страшная доза. Это мой двадцать пятый дальний поход, и я бывал в зонах похуже и пожестче, поверь мне. И пока жив. И дети нормальные...
