Затем жрица подошла к Антону. Выцветшие глаза остановились на царе, но, казалось, смотрели куда-то вдаль. Выдержав паузу, она сказала:
― Со щитом или на щите.
― Я вернусь со щитом, — ответил Антон, положив руки ей на плечи и притягивая к себе.
Артур, стоявший в первой из восьмерок, испытывал неловкость. Терпкое щемящее чувство всплыло из недр души, а в памяти неожиданно прояснилась картина детства, когда он, радостный малыш, обнимал смеющуюся маму, нежную и добрую, с роскошными рыжими волосами.
«Она ведь не всегда была такой, как сейчас», — подумал наследник, и к горлу подкатил горький вязкий комок.
Даже сегодня, когда она надела на шею сына свой массивный золотой медальон на толстенной, в мизинец толщиной, цепи, не было в ее взгляде ни заботы, ни теплоты, ни тревоги, ничего не было — только серый холодный пепел. Артуру вдруг стало обидно, захотелось немедленно вытащить материн подарок из-под бронежилета и швырнуть в это каменное лицо. Быть может, тогда она проявит хоть какие-то чувства к сыну — хотя бы злость, хотя бы ненависть, хоть что-то...
Но наследник сдержался, рассеял нахлынувшие на него эмоции и изгнал детские воспоминания. Что тут поделаешь! Она ведь Лики, волчица. А волчицы — не плачут. Да и кроме того, эта цацка вызывала столь откровенно завистливые взгляды у остальных воинов отряда, что бросаться такой вещью было бы глупо.
Так стоило ли теперь печалиться о детстве? Ведь Артура впереди ждала месть уродам, посмевшим держать лучшего воина Лакедемона в подвале, а особенно грела веселая мысль поквитаться с Олегом, который лишил будущего царя возможности иметь полноценное потомство, уподобив его мутантам.
Так же не забывал Артур и о красавице Каур. «Интересно, успел он уже подмять ее или нет? — обращался наследник с вопросами к небесам. — Хорошо бы нет... Ну, конечно, нет! Он же, дурачина, только вздыхать может, как по Аньке вздыхал... но в любом случае, ты понаблюдаешь, Олежек, что делают с девками настоящие мужчины, посмотришь, как это сделаю я, а у черной сучки будет возможность сравнить... Да... потом возьму ее к себе или лучше отдам в Дом Алён. Или нет, сперва все же к себе, а вот держать буду на цепи во дворе, как собаку... Жаль, что тебя скоро казнят, Олежек и этого ты не увидишь...»
В общем, можно было сказать, что жизнь наконец улыбнулась Артуру: киндеровыми листьями, которые удалось притащить из Таганрога, были оплачены долги в Доме Алён, и он получил еще неплохую сумму в придачу. Отказавшись от ласк проституток, наследник успел забежать в кабак и рассчитаться с удивленным трактирщиком Гоги. Грузин на радостях хотел угостить вечного должника за свой счет, но Артур отказался, памятуя, как невыносимо трудно дался прошлый поход по жаре. А ведь сейчас, вместо снисходительного Николая, да успокоится его душа за Дамбой Теней, за сынулей будет наблюдать суровый папаня... Нельзя подать повод для насмешек.
― Доблесть и сила! — возглас отвлек Артура от размышлений.
― Во имя победы! — гаркнул наследник с остальными воинами.
― Во имя победы! — раздалось из толпы провожающих.
Наконец-то церемония проводов была окончена.
Колонна строевым шагом прошла ворота и вскоре исчезла в мареве солнечных лучей.
* * *
Роман знал, что времени у него не так уж много. Вполне возможно, что послезавтра вечером ненавистный соправитель вернется с победой. В крайнем случае, судьба подарит еще один день, и война закончится послепослезавтра, поэтому, как только были заперты ворота, царь пригласил для серьезного разговора казначея Степана, оставленного Антоном вместо себя. Уединились они в одном из кабинетов Дворца Собраний.
― Присаживайся, товарищ мой и сотрапезник, — любезно сказал Роман.
Казначей так и сделал. Теперь они сидели, разделенные столом, как границей.
― Что ты хочешь, соправитель? — на лице казначея играла иронично-надменная улыбка.
«Как же предсказуем этот незадачливый Роман! — думал он. — Истинный повелитель Лакедемона, Антон, предупреждал о подобных попытках. Что ж, любопытно, какая игра тут приготовлена... наверняка, что-то не очень чистое, но, разумеется, я готов в достаточно жесткой форме дать отпор».
― Славный Степан, сын Петра, — спокойно, с достоинством произнес Роман, — к сожалению, наш храбрейший из храбрых, Антон, сын Василия, отбыл в поход, а я в суматохе приготовлений совсем забыл об одном малозначащем документе, который должен был, однако, подписать я и мой достопочтенный соправитель.
― И что же это такое? — усмехнулся казначей, издевательски кривя толстые губы.
― Это разрешение на проход пятерых вооруженных ломакинцев через Лакедемон.
― Зачем, — рассмеялся Степан, — зачем тебе, мой любезный сотрапезник, понадобились клоуны с правого берега Миуса?
― Это дело государственной важности, уверяю тебя, но пока оно остается тайной, — царь почесал бородку.
― Ну и как я могу ставить свою подпись неизвестно под чем? — Степан развел руками. — Извини, нет.
― Как мне жаль слышать твой отказ, но, скажи, если бы тебя, — Роман чуть прищурил глаза, — попросил об этом царь Антон, ты бы выполнил его просьбу, ведь так?
― Не надо сравнивать орла и лягушку, о, дорогой временный соправитель мой.
― Ты очень дерзок, — рассмеялся Роман. — Высокомерен и дерзок. А знаешь, мой отважный товарищ, кем я был в прошлой жизни?
― Ходят такие слухи, что ты бывший гэбэшник, — пренебрежительно хмыкнул казначей. — Ну, а какая теперь разница?
― Понимаешь, — царь Роман, в мгновение ока превратившись из благородного льва в кровожадного ягуара, доверительно посмотрел в зрачки собеседнику, — ходят и другие слухи, что «бывшими» чекисты не бывают.
― И что? — впервые за время разговора Степан насторожился.
― А то, что все мы грешны, но свои грехи стараемся спрятать под смешными личинами,— ласково произнес Роман. — Например, какой-нибудь кровавый маньяк прячется за маской скромного отца семейства и примерного работника. Сколько таких случаев было в довоенную эпоху?
― К чему это ты, повелитель? — глаза казначея сузились в щелочки.
― Только лишь к тому, что некоторые за благочестием скрывают развратную душу, некоторые прячут за скромностью трусость, по-разному бывает, — вкрадчиво сказал царь. — А иногда бывает, что некоторые казначеи за надменностью и дерзостью прячут убогие мазохистские фантазии, которые осуществляют в борделе.
― Ну, сука... — тихо вымолвил Степан.
― Я вот прямо цитатами могу говорить, — Роман криво улыбнулся и, как бы между прочим, выложил на стол «Стечкин». — Захер-Мазох нервно курит в сторонке. Как там: «Моя несравненная госпожа, я твоя вонючая тряпка. Окажи милость своему раболепному песику вылизать твои божественные пятки». Это просто шедевр какой-то.
