Оружие тоже исключалось. По давно заведенным правилам правильные пацаны с железом на «тёрки» не прибывают. С железом прибывают отморозки и «пиковые», и вот именно это и вселяло в Тоцкого недюжинное опасение. В десять часов утра следователю Следственного комитета России МУРа придется идти на заброшенный завод, запруженный чеченскими уголовниками, имея в резерве лишь интеллект.
Но другого пути встретиться с главой чеченского сообщества, возможно, причастным к убийству Резуна, не было.
Риск заключался еще и в том, что вместо авторитетного головореза, перекроившего всю организационно-штатную структуру областной администрации, на завод мог приехать другой.
До встречи оставалось совсем мало времени. Отдавая последние распоряжения, Копаев заодно слушал и доклад Дергачева о проведенной беседе с Жорниковым в камере.
– Мне, право, неудобно, что все так случилось… – сказал Жорников.
– Неудобно прикуривать от горящего офиса. А от слова «право» меня прямо-таки выворачивает, – говорил опер, и говорил так, что у Антона ни тени сомнения не оставалось в том, что его сейчас действительно вывернет. – Но больший дискомфорт мне доставляет не это. Двадцать третьего числа покойный Константин Игоревич приезжает в Москву и говорит мне: «Здравствуй, Виталька, рад тебя видеть. Когда твои люди приедут ко мне, чтобы отогнать черных помойных мух? Они засидели мне все крыльцо областной администрации, весь кабинет и даже стол. Они прессуют моего компаньона Жорникова и уже контролируют все побережье. Даже крабы, которых отродясь не бывало в Карском море, таскают им в клешнях монеты». Я отвечаю ему: «Нормально, Константин. Все под контролем. Уже завтра к тебе приедут мои люди и наведут порядок»…
– Можно называть вас Виталием? – робко перебивает директор.
– Можно, – разрешает Дергачев. – Но завтра, если мы поймем друг друга. А сейчас зови меня Куджо…
– …И я приехал! И что я вижу? Резун помер. И губернатора не успели даже отпеть, как его «компаньон» Жорников уже пригрел у себя в конторе «пиковых» и носит им ясак. Что за дела, директор? Тебе звонил Резун? Он должен был позвонить тебе ночью, двадцать четвертого, а? Звонил?
В стане «Северного промысла» слышится замешательство, выражающееся в сиплом дыхании через нос.
– Что ты смотришь на меня, как корова на сосну?
Сип не прекращается, но и новых звуков не следует.
– У тебя ребенок сейчас где? – неожиданно спрашивает Дергачев.
– Сабрина?.. – шепчет директор. – В школе, наверное…
– Неплохо, – улыбнулся Копаев. – Это самый верный способ сбить возрастного человека с продуктивного мышления.
– Ты посмотри! Слышит! А может, и не в школе, верно? Ты уже и сам сомневаешься. И правильно делаешь. Потому что сегодня до дома ее провожать будут москвичи. Так я о звонке.
– Он звонил, но я не думал, что речь ведется о смене крыши! Константин Игоревич сказал: «Я добьюсь для тебя новых квот, но ты должен отказаться от услуг чеченцев и сделать заявление копам».
– Что ты замолчал? Это не все, что он тебе сказал.
– Губернатор должен был с утра поехать в Генеральную прокуратуру. – Жорников чертыхнулся, и стало слышно, как он елозит по импровизированным райотделовским нарам. А потом вдруг осмелел, и Антон почувствовал в его голосе иронию. – «Когда твои люди приедут ко мне, чтобы разогнать черных мух?»! «Приедь, разберись»!.. Он заявление поехал в Генпрокуратуру делать! Приехал бы ты!.. Разобрался… Он по вашу душу в Москву полетел! Черные, белые!.. Мне, в конце концов, если уж в этой стране так заведено, все равно, кому платить! И чьи распоряжения свыше выполнять – тоже фиолетово! Мне главное – доход постоянный иметь и дочери воспитание дать за рубежом!
– Потише говори…
– Ты пойми, здесь рыбу добывать, все равно что уголь в Донбассе!.. – понизив голос на две октавы, послушно-беззвучно орал Жорников. – В любую минуту метан рванет и завалит к чертовой матери!.. Он знал, что я в офисе буду, и позвонил в четыре утра. Если, говорит, не пойдешь утром в ГУВД, то я утром пойду в Генпрокуратуру с дописанным к тексту абзацем. И прочитал: «Также прошу привлечь к уголовной ответственности следующих руководителей компаний, поощряющих организованную преступность, ввод денежных средств в теневой преступный бизнес и добровольное привлечение в штат предприятий должностных лиц по этническому признаку»…
– Что такое последнее? – уточняет Куджо. – Я об этническом признаке.
Жорников шуршит одеждой. Кажется, забыл, впечатленный собственными откровениями, что сигареты там же, где ремень со шнурками.
– Три последних года, пока я руковожу компанией, в области стали происходить удивительные вещи. Северный город, где раньше гвоздика 8 марта стоила, как хорошая рубашка, вдруг стали прибывать с юга люди. И могло сложиться впечатление, что там им вдруг стало жарко. Причем всем одновременно! Асфальт положить, цветы продать, персики предложить… А потом эти продавцы персиков вдруг переоделись в пиджаки больших размеров, пересели из киосков в «Мерседесы» и стали не предлагать, а настаивать. Где у кого покупать, какие сделки заключать, а от каких отказываться. Авторынок перешел к ним, расцвела проституция – дай бог ей здоровья! – а штаты государственных и коммерческих структур, особо продавленных бывшими «цветоводами», стали ими же и заполняться. Если руководитель русский, то зам обязательно не русский. Из «цветоводов». Ты, Виталий, Шахворостова видел? Это будущий губернатор, поверь мне на слово! В столицу уже проплачено! Реклама, телевидение, избирательная кампания – все это не даст сбоев ни при каких обстоятельствах. А Шахворостов меня к себе уже вызывал – да, да! – вызывал! И знакомил с будущим заместителем, который будет отвечать за рыбный промысел и перераспределение местных квот. Знаете, Виталий, как его имя?
– Куджо, – поправил Дергачев. – Меня зовут Куджо.
– И его почти так же! – взревел Жорников. – Магомед-Хаджи его имя!..
Паузы капитан директору не дал.
– Так, значит, человек, радеющий за образование своей дочери, ты Резуна и приговорил в «Потсдаме»?
– Я так и знал! – отчаянно взвыл Жорников, заставив Копаева и Тоцкого отшатнуться от устройства. – Я так и думал, что вы это скажете. Но если пошевелить мозгами – скажите, зачем мне это нужно?! Чтобы завтра ко мне в замы, как к Шахворостову, подали «чеха», а послезавтра тот пересел в мое кресло?
– И кто же тогда, по-твоему, Костю порезал?
– А кому, по-вашему… после всего того, что я рассказал… это больше всех было нужно? – спросил Жорников.
И капитан сделал это:
– Тебе привет от Магомеда-Хаджи.
– Вы… от…
– Магомед-Хаджи был прав, – сказал Дергачев. – Оставлять тебя ментам никак нельзя. Ты так и не спросил у себя, как здесь московский браток вдруг оказался? Здесь Москва-то не котируется, а? Здесь-то другие в цене, барс!
– Поверьте… – залепетал Жорников. – В моем положении… Я никогда не был в камере… Я разговаривал с вами, боясь за жизнь. Но я никогда бы… Вы слышите – никогда! – не сказал бы никому на допросе!
