– Кажется, по-гречески это не «пэ», а «эр», – сказал я. – Здесь написано «Йоргос Скоурас».
Касс притворно вытаращился:
– Йоргос умеет обращаться с флешками?
– Он прямо как гадкая версия Андре Гиганта, – сказала Эли.
– Кого? – не понял Касс.
– Ну, этот… «Кто-нибудь хочет орешек?» Из «Принцессы-невесты», – попыталась объяснить Эли. – Вы вообще видели хоть что-нибудь из американского кинематографа?
– Если бы я смотрел столько же старых фильмов, сколько ты, я был бы жирным, лысым и до сих пор подключался бы к Интернету через проводной телефон, – ответил Касс.
Эли проигнорировала его, просматривая список документов.
– Семь папок, – сказала она. – Все подписаны по-гречески, но, полагаю, каждая содержит информацию об одном из Семи чудес света. Давайте откроем какую-нибудь… вот эта, кажется, называется «Пирамида».
Она кликнула мышкой по папке, обозначенной как «ПYРАMIΣ». На экране открылись целые тонны документов – архитектурные отчеты, фото, рисунки, ссылки на страницы в Википедии.
– Это нам ничем не поможет, – вздохнул Касс. – Сплошные исследования. Бегада успеют закопать, прежде чем мы сможем все это прочесть.
«Закопать».
Меня пронзило воспоминание о той ужасной вони из Сна.
– Давайте мыслить позитивно, ладно?
– Хорошо, сосредоточимся на файлах на английском, – предложила Эли, – а остальное покажем Торквину позже. Он знает греческий.
Я наблюдал, как она прокручивает списки документов и изображений. Мое внимание привлекло величественное строение на фоне гор.
– Что это? – спросил я.
– Галикарнасский мавзолей, – ответила Эли.
Я наклонился к самому экрану. Что-то в этом здании казалось мне знакомым.
– Жутковатый домик, – заметил я.
– Еще бы, это же гробница. Там хоронили мертвых. Правителя по имени Мавсол. И его жену Артемисию, – Эли открыла папку с названием «МАYΣΩЕIОN».
Как и в папке про пирамиды, в этой тоже хранилось множество документов. Она открыла их все одновременно. Перед нашими глазами замелькали греческие слова, все файлы казались полной тарабарщиной.
Все, кроме одного.
– Стоп-стоп, назад! – воскликнул я. – Кажется, я увидел английский.
Эли попереключала файлы, нашла нужный и распечатала его.
– Кто такой Чарльз Ньютон? – спросила Эли.
– Турция знаменита инжиром, – сказал Касс. – Может, он назвал в честь себя печенье?
Она вернулась к клавиатуре и набрала в строчке поиска «Чарльз Ньютон». Первой ссылкой была страница в Википедии. Мы с Кассом наклонились к экрану.
– Это он! – сказала Эли. – Это Ньютон открыл Галикарнасский мавзолей. Точнее, его руины.
У меня заколотилось сердце.
– Значит, стоит поискать в его сообщении слово «лени». Будет здорово, если между ними есть связь…
– Только ее нет, во всяком случае, не здесь, – охладила мой пыл Эли. – И вообще, что за бред тут написан? Какой человек в здравом уме будет изъясняться фразами типа «все надежды, что я лицезрел»? Как можно лицезреть надежды?
– Может, английский его не родной язык? – предположил Касс.
– Ага, и это с именем Чарльз Ньютон, – хмыкнула Эли.
– А вдруг он сменил его с Чарльза Лени? – не сдавался Касс.
Я еще раз перечитал строчку про «7-я, до конца».
– Вы видите то же, что и я? – спросил я.
Эли кивнула:
– Семерки. Атлантийцы обожали это отношение к семи. Оно еще помогло нам на острове и в Вавилоне.
Одна седьмая – это 0,142857.
Две седьмые – 0,285714.
Три седьмые – 0,428571.
Те же самые числа в том же самом порядке, только начало отличается. Они служили кодом, который мы использовали в лабиринте под горой Оникс и в Висячих садах Вавилона.
Касс взял со стола лист бумаги и ручку и начал писать:
– Давайте возьмем первую, четвертую, вторую, восьмую, пятую и седьмую буквы сообщения и посмотрим…
– Нам это очень помогло, – фыркнула Эли.
– Может, это анаграмма? – предложил Касс.
Эли почесала голову:
– FWONTY? Типа назад не идите, идите «fwonty»?
Я сделал глубокий вдох.
– Здесь есть еще одно имя – некий Гарольд Бимиш. Есть что-нибудь о нем?
Эли запустила поиск:
– Ничего.
– Ладно, – сказал я, растирая виски, в которых начала пульсировать боль. – Ладно. Может, мы просто раздуваем из мухи слона…
– А если это не одна седьмая? – влез Касс.
– А если взять каждую седьмую букву письма? – предложил я.
Я взял у Касса ручку и аккуратно обвел нужные буквы, после чего выписал их:
Где хромой пройдет, больной встанет,
мертвый будет жить вечно.
– Где хромой пройдет, больной встанет, мертвый будет жить вечно, – продекламировал Касс.
– Бессмыслица какая-то, – сказал я. – В мавзолеях хоронят мертвых.
Я откинулся на спинку стула, мои мысли пребывали в полнейшем хаосе:
– Профессор Бегад ничего больше не упоминал?
– Он подозвал тебя к себе, – начал Касс. И, имитируя хриплый голос профессора Бегада, протянул: – Дже-э-эк!
Я помотал головой:
– Нет. Он не говорил «Джек». Он сказал «Он». Бегад смотрел на меня и сказал «Он». Поэтому мы решили, что этот Лени мужчина.
– Точно, – вспомнил Касс. – А когда ты нагнулся к нему, он произнес это имя. Лени.
– Он… Ис… цел… – пробормотал я. – Лени…
Ответ обухом ударил меня по голове.
– О. О-о, да!..
Касс и Эли непонимающе воззрились на меня.
– Он не называл нам никакого имени! – воскликнул я. – Он пытался рассказать нам о следующем локулусе!
Глава 17
Папа и новые странности
Ис… цел… Лени.
Исцеление!
Мне очень хотелось верить, что я не ошибся.
– Джек, нельзя просто так сюда врываться! – отругала меня доктор Бредли. – Он только что пережил невероятно болезненную процедуру!
– Простите, доктор Бредли, но это срочно! – Я обогнул ее и, не снижая скорости, бросился к постели профессора Бегада. Все время, пока я бежал по коридору к палате, боль в моей голове усиливалась. Сейчас мне казалось, что у меня под черепом разрываются снаряды. Старик лежал на спине, его глаза были открыты, но они сильно покраснели и будто остекленели. Папа, Касс и Эли наблюдали от двери. Торквин сидел на стуле в углу с укулеле в руках.
