Пахомий Тенецкий был из тех самых Тенецких, которые в двух поколениях дали двух прекрасных художников, он был из тех Тенецких, которые знали, что у Веласкеса можно найти 27 оттенков черного цвета. В Земуне они поселились в 1785 году, когда Георгию Тенецкому заказали портреты известных Караматов. Пахомий Тенецкий, принадлежавший к побочной ветви этого рода, по матери был поляк. И вероятно, именно благодаря ее крови обладал музыкальным талантом. Ему досталась в наследство мастерская по отливке колоколов, но он не стал заниматься ею, а отправился в Будим учиться музыке.
Еще ребенком, то есть тогда, когда в снах ему не являлся никто из усопших, Тенецкий принял необычное решение. Он очень хорошо играл на кларнете, и радость, которую он испытывал от игры, однажды пробудила в нем такую жажду жизни, что он решил, неожиданно для себя самого, жить так долго, как только это возможно. Как говорится – вечность и еще один день. Каким образом этого достигнуть, он не знал, и никто не мог открыть ему эту тайну, однако Пахомий ощутил, что полон решимости и необузданного желания все подчинить этой цели. Он задавался вопросом: что человек утрачивает сначала – тело или душу? К тому же он слышал, что та самая «вечность» из известной поговорки касается души, а «еще один день» – тела. При этом, как сказал ему священник, в тех сложных расчетах, которые так занимали Тенецкого, гораздо легче было утратить «вечность», чем «еще один день».
Позже, став взрослым, Пахомий Тенецкий учился музыке в Вене, ноги его стали горячими, как горящая лампада, так что в дождь от обуви его шел пар, а одна рука всегда была ледяной, так что ею, а не пивной кружкой он остужал разгоряченные щеки. Он больше всего любил композиции Паизиелло и мог поделить все воспоминания о Земуне, Пеште и родителях на горячие и ледяные. Он был уже женат, имел двух сыновей, Пану и Макария, и дочь Ерисену, когда услышал от кого-то из своих друзей случайно произнесенную фразу, которая резко изменила всю его жизнь. Фраза эта звучала так: «Дольше всех живет тот, кто убил больше всего людей».
Пахомий Тенецкий на другой же день начал упражняться. Но это был уже не кларнет, не Паизиелло и не Гайдн. Он упражнялся в стрельбе из ружья. Правда, некоторое время он все же колебался, выбирая между музыкой и войной, но невероятная ловкость его пальцев, годами упражнявшихся на кларнете, оказалась исключительно полезной и в другом, новом деле. Эта ловкость позволила Тенецкому быстро стать одним из лучших стрелков в Вене. И не только это. Холодные и горячие воспоминания Тенецкого, одна холодная и другая горячая рука были как будто созданы для этого нового искусства Пахомия. Такие свойства делали его непревзойденным и, что в деле стрельбы еще важнее, непредсказуемым мастером. Люди, вместе с которыми он ходил на стрельбы, начали побаиваться его, а некоторые даже избегать.
«Он стреляет, как будто на кларнете играет, – шептали у него за спиной, – с таким не совладать никому».
Так оно и было. Как только началась новая война, та, в которой французы в 1797 году уничтожили Венецианскую республику, Пахомий Тенецкий подкоротил свои семилетние усы, уложил ружье в обитый бархатом футляр, как будто это был кларнет, и пошел служить в австрийскую армию. Его сразу отправили воевать, и в одном из первых же боев он продемонстрировал свою чудовищную ловкость в обращении с оружием, а кроме того, спас, а вернее, взял в плен сидевшую в заброшенном подвале черноволосую девушку. С тех пор он постоянно возил ее за собой. Он не знал о ней ничего, не знал, понимает ли она его язык, умеет ли писать, но считал, что скорее всего – нет. Вместо того чтобы что-нибудь сказать ей, при первой же встрече он влепил ей оплеуху, потому что слово можно оставить без внимания, а оплеуху нельзя. Таким образом, они с первого дня без лишних разговоров поняли друг друга.
Она упорно молчала, мало ела и становилась все красивее. Он не знал ни ее имени, ни какой она веры. Не знал он и того, невинна она или нет, потому что любовью с ней не занимался. Но каждый вечер, как только начинало смеркаться, она должна была сосать его. Девушка мазала кроваво-красной помадой отверстия своих ушей и делала то, что он от нее требовал, прикасаясь к нему легкими движениями пальцев и губ и не показывая при этом никаких знаков ни отвращения, ни удовольствия. Чем дольше длились их отношения, тем более продолжительными и необычными становились эти сеансы. Иногда Тенецкому казалось, что ее прикосновения и ласки напоминают ему что-то такое, чего он никак не может вспомнить. Впрочем, у него не было времени ломать голову над такими вещами. Он просто махнул на все это рукой, решив, что судьбу женщины всегда решает ее «да», а судьбу мужчины – его «нет». Война против Франции становилась все более ожесточенной, и о Пахомии Тенецком уже заговорили многие. Вскоре вокруг него образовалось пустое пространство, соответствующее досягаемости его выстрела, так же как уже было на стрельбище в Вене. Его боялись и по ту и по другую сторону линии огня. А он что хотел, то и делал. И если то, что он слышал в молодости, было правдой, то продолжительность его жизни увеличивалась с каждым днем… Но тут вдруг его командир сказал:
– Здесь тебе делать больше нечего. Здесь нет никого, кто был бы тебе под стать. Никого, с кем бы ты мог действительно помериться силой. Так ты опустишься и утратишь свое мастерство. Что это за донесение? Сам посуди: «И дрались мы с шести часов утра и до десяти часов, и одних мы в воду загнали, и они там утонули, других в лесу порубили, третьих на деревьях перестреляли, а некоторые бежали, и мы захватили десять знамен неприятельских и трубы». Неужели тебе такими делами заниматься? Для этого есть другие. А ты собирайся в дорогу. В другом месте, к северу отсюда, есть равный тебе, может, даже и лучший, чем ты. Только имей в виду, он не на нашей, а на французской стороне. Езжай туда и разделайся с ним.
Пахомий Тенецкий взял футляр со своим ружьем, подзорную трубу, забрал девушку и уехал. Но там, куда его послали, о том, другом, не было ни слуху ни духу. Не было никого, кто мог бы помериться силами с Тенецким. Пахомий и на войне продолжал делать все, что хотел, а вечера по-прежнему проводил с девушкой. Как-то после полудня с ним случилась странная история. Невооруженный человек, как позже выяснилось – купец по имени Еремия Калоперович, напал на него и попытался задушить. Тенецкий не стал его убивать, а только ранил в руку. Несмотря на рану, тот, словно был не в своем уме, продолжал блуждать по передовой, издали следя за Тенецким. Он постоянно таскал с собой какую-то черную шкатулку, украшенную слоновой костью, плакал и пытался подкупить солдат, чтобы они передали шкатулку госпоже Растине.
– Кто такая эта Растина? – спросил своих солдат удивленный Тенецкий.
– Как – кто такая Растина? Это та женщина, с которой господин капитан изволит жить. Она невеста этого самого торговца из Карловцев, кира Калоперовича.
Тенецкий расхохотался и отправился к Растине провести с ней еще один вечер. При этом он обнаружил, что у нее был идеальный embouchure – так называли в Вене, где он учился музыке, охват губами при игре на духовом инструменте. Он попытался более глубоко осмыслить это открытие, Растина по-прежнему продолжала молчать, но маленькая грязная война еще раз прервала ход его мыслей. Его вызывали обратно в тот полк, который он недавно покинул. Там, на французской стороне, появился тот, кто был ему нужен. И он тоже, совершенно очевидно, искал Тенецкого. Тенецкий вернулся в свой старый полк, а Растина наконец заговорила.
