Наконец на свет появилось крохотное существо. Положив его на живот матери, Белава ловко отрезала пуповину, завязала обрубок. Затем взяла ребенка на руки и шлепнула по заднему месту.
– Какая славная девчонка, – улыбнулась, когда та звонко заголосила.
Белава поднесла ее к корыту с теплой водой, ополоснула и протянула Воросе, державшей наготове предварительно нагретую на печи тряпку. Ворося бережно вытерла ребенка и запеленала.
– Как ты назовешь нашу девочку? – наклонилась Белава к сестренке.
Ярина открыла глаза, посмотрела на закутанную, смирно лежащую на руках Вороси дочку.
– Надеждой, – прошептала и снова закрыла глаза.
– Хорошее имя, – согласилась Белава. – Нам всем надо надеяться на лучшее. И все-таки Мокошь благоволит к тебе: и роды прошли на удивление быстро, и девочка родилась. Это справедливо. Сыновья – наследники. А дочери не нужен ни княжий титул, ни разграбленное хозяйство воеводы.
Весь день Ярина лежала, восстанавливая силы. Молока почему-то не было.
– Переживала ты много в последние дни, – объяснила Белава. – Но что же делать? Ребенок плачет. Надо срочно искать кормилицу.
– Я знаю женщину, у которой недавно помер грудной ребенок, – сообщила Ворося. – Она живет в достатке, поэтому навряд ли согласится приходить сюда сама, но дитя в беде, конечно, не оставит. Я могу отнести девочку к ней.
– Но про Ярину нельзя никому говорить, – засомневалась Белава.
– А я скажу, что это ты родила. Никто тебя здесь не знает, почему бы и дитя не выдать за твое, – предложила Ворося. – Только Веселин согласился бы…
– Он согласится, – уверенно произнесла Белава и, взяв ребенка из люльки, протянула ключнице. – Неси скорее к кормилице.
Ярина лежала, безучастно слушая разговор. Судьба девочки ее не волновала. Понимая, что это чудовищно, она ничего со своим сердцем поделать не могла. Ребенок свалился не вовремя, и никаких материнских чувств она к нему не питала. Поэтому охотно передала заботу о нем в другие руки.
Глава восьмая
Два дня Ярина не вставала с постели, а на третий рано утром услыхала звук стучащей колотушки.
– Что это? – спросила она Белаву, которая стояла у оконца и мрачно наблюдала за улицей.
– Лежи, лежи, – засуетилась женщина, – людей зазывают к торжищу.
– Зачем?
– Не знаю.
Во дворе послышался шум. Белава вышла из светелки. Ярина прислушалась. До нее долетали обрывки слов: «князь», «казнь», – и хотя она не была уверена, что слышит именно такие слова, забеспокоилась, спустила ноги с ложа, потянулась за верхней рубахой, лежавшей рядом.
Вошла Белава.
– Куда это ты собралась?
– Я должна. Я чувствую, что случилось что-то плохое…
Белава села около сестры.
– Не хотела тебе говорить, чтобы ты спокойно поправлялась, но и молчать тоже нет сил. Не прощу себе, если не скажу…
– Да не тяни душу, говори быстрее, – взмолилась Ярина.
– Сегодня Дара казнят, – Белава заплакала. – Мы пытались стражников подкупить у поруба, но они запуганные какие-то были, ни в какую не соглашались. Говорят, кто-то до нас уже пытался его вызволить, да все раскрылось, и ту охрану вместе с Даром посадили.
Ярина смотрела на рыдающую сестру, не веря услышанному, потом твердо ступила на пол.
– Я пойду туда. Я должна быть там.
– Лежи. Слаба ты еще, – запротестовала Белава. – Дару уже никто не поможет. Веселин и Лютый ушли туда, а мы с тобой должны смириться. Такова его судьба.
– Белава, как ты можешь так говорить? У него совсем никого нет. Пусть мы не можем спасти его, но перед смертью Дар увидит меня и поймет, что я по-прежнему люблю его. Я должна идти!
Шатаясь от слабости, Ярина натянула сапожки.
– Хорошо, – уступила Белава, – пойдем вместе. Честно сказать, я только из-за тебя в доме осталась. Но тебе надо одеться как простолюдинке и вместо повойника накинуть на голову плат, авось никто не признает.
Выйдя за ворота, они влились в людской поток, спешащий к торжищу. Никто на них внимания не обращал, да и они шли молча, стараясь меньше смотреть по сторонам.
У места казни стояла плотная толпа, к помосту не подобраться, но Ярина настойчиво пробивала себе дорогу: где кулаками, где руганью, где просьбами. Белава отстала и вскоре где-то потерялась, а Ярина добралась до самого помоста.
На досках, лежащих на широких врытых в землю столбах, стояла дубовая плаха. Вид ее внушал страх и отвращение, и люди вокруг, коротая время, старались подбодрить себя разговорами.
– Говорят, княгиня побег пыталась устроить осужденным…
– Что-то в это не верится…
– Нет, правда, стражу подкупила. Да не вышло. Всех поймали и теперь стражу тоже казнят.
– А княгиня?
– Ей что будет? Заперли в хоромах да охрану поставили.
– А верно, что мятеж княжич поднял?
– Да кто ж его знает? Молод больно, горяч, куда ему на стол замахиваться?! Сидел бы уж дома, а то власти захотелось – вот и получил!
– При чем тут княжич? Воевода все затеял. Эх, жалко его, хорошим воином был. А княгиня сразу: «Ничего не знаю. Дара признаю племяшом, а про заговор слыхом не слыхивала». Может, и правда не врет.
– А дознание-то что?
– Ничего. Княжич молчит, а остальные, кто вместе с ним попался, одно твердят: приказ воеводы исполняли. Воеводиха тоже скрылась. Наверняка и она к делу причастна. Не зря ее князья со всеми собаками ищут.
Ярина с жадностью ловила каждое слово, произносимое вокруг. Вдруг народ встрепенулся, по толпе зашелестело: «Ведут! Ведут!» Ярина вся подобралась, сердце гулко забилось. Она огляделась вокруг и вдруг сбоку от себя увидела Милаву. Лицо девицы неузнаваемо изменилось: осунулось, посерело. Руки ее судорожно сжимали концы большого черного плата, спускавшегося с головы на грубое посконное одеяние.
«Милава на люди вышла в старом рубище? Да она ли это? – подумала так Ярина и тут же пристыдила себя: – Наверное, по Гордяте убивается. А я и не вспомнила о нем ни разу».
Милава не замечала хозяйку. Толпа расступилась, толкнув ее и оттеснив в сторону. Но Ярина тут же забыла о ключнице, увидев Дара, гордо вышагивающего впереди своих сподвижников в накинутом на плечи красном корзно
[46]
, носить которое имели право только мужи из княжьего рода.
Дар поднялся на помост по шатким, наспех сколоченным ступеням. Ярина еле сдерживала рыдания и про себя умоляла брата посмотреть на нее. Дар поднял глаза, будто услышал призыв, оглядел толпу и увидел сестру. Непонятная гримаса: то ли улыбка, то ли усмешка – мелькнула на его лице и тут же погасла.
