Однако что же делать?
Парень, которого нашёл Цанг, — один из наиболее перспективных кадров. Один из немногих живых на этом кладбище. И завтра его убьют.
Я хожу по комнате, закусив губу и встряхивая крыльями. Момент донельзя критический, как говорил один человек. Этого парня надо выручать, вот что… И времени нет, и ничего нет… Погоди-ка… А Изгой? Ведь у него есть плазменный разрядник!
Я лихорадочно оглядываю комнату. Время, где взять время… Я же не Великий Грезящий, я Спящий… И даже Грезящий не может вот так, с бухты-барахты, ему тоже нужно время…
«Ира, Ир…»
«Что случилось, Рома?»
Я не отвечаю. Потомственная телепатка сама прочтёт всё, что нужно.
«Так. Сиди там, я сейчас прибуду. Нет, не сиди, работай. Время, Рома!»
Отбросив всякие колебания, я включаю видеосвязь.
— Межпланетный канал, — вслух чирикает сервер связи приятным девичьим голоском.
— Сэнсэя, Цанг из рода Цурри! — рявкаю я по-ангельски, и мой ангельский голосок в этот миг больше похож на глас милицейской сирены. Несколько грубовато, это верно. Хорошо, что серверу всё равно. Он умный, сейчас найдёт нужного абонента…
Прямо посреди комнаты возникает картинка — Цанг и Урр спят, свернувшись воедино. Нет, есть в них что-то кошачье, определённо…
— Умррр? Это ты, Рома? — спросонья Урр жмурится. Цанг, напротив, сразу садится.
— Что случилось?
— Ещё не случилось. Но вот-вот случится.
Я коротко излагаю план. Цанг хищно оскаливается.
«А что? Давно пора. Пора показать всем этим Бессмертным, кто там у них хозяин. Работаем! Не отвлекайся, я свяжусь с Динной. Мы всё устроим. Ты бери под контроль Малыша. Да, и расположение постов тоже на тебе. Сможешь? Ты ведь не Грезящий, а Спящий».
«Не знаю… Я попробую…»
«Тут нельзя пробовать. Только сделать. Ну хорошо, посты я тоже беру на себя. Тебе Малыш».
«Тогда сделаю».
Я улыбаюсь.
«Что бы я делал без тебя, Цанг».
«Сидел бы на острове, в плетёной корзине на дереве. Не отвлекайся, время, время!»
Изображение гаснет. Ладно…
Я укладываюсь на пол, носом вниз — так свободны крылья. Поскольку время даже в Раю изготавливать пока не научились, придётся обходиться тем, что есть. Спать! Спать. СПАТЬ…
Тихо. Как тихо…
Стены и пол камеры Счастливчиков обиты мягким пластиком, скрадывающим внешние звуки. Из внутренних же имеется только моё собственное дыхание.
Я ещё раз обвожу глазами крохотное помещение. В углу отверстие санприёмника, позволяющее справить нужду. Впрочем, по-большому мне ходить больше не придётся. Кишечник очищен перед операцией.
Завтра. Это случится завтра.
Нет, не зря стены и пол обиты мягким. Поскольку не всем Счастливчикам везёт так, как мне. Старший Санитар сказал, некоторые по десять дней ждут. Поэтому приняты меры против возможного членовредительства. А то бы чего проще — разбил себе об стену в кровь лицо, и вот уже в доноры ищут другого… Для того же и руки связывают сзади мягкой лентой, кстати — были случаи, когда донор прокусывал себе руки в попытке избежать Слияния. Зачем Бессмертному дефектное тело? Конечно, несерьёзные раны зарастут, и шрамы можно убрать, но Бессмертному проще взять другого донора, безупречного…
Разумеется, таких неразумных единицы — намеренное членовредительство в целях избежать Слияния карается мучительной казнью, и ещё живого засунут в плазмотрон… Чтобы неповадно было другим.
Тихо, как тихо. В спальне воспиталища никогда не бывает так тихо. Обширное гулкое помещение всегда наполнено звуками, кто-то сопит, кто-то скрипит-бормочет во сне… Здесь я один.
А вот в камере Списанных, как я понял, не так тихо. Куб, сваренный из рифлёного железа, и пол тоже из рифлёного железа — как на таком спать? И капает, днём и ночью капает вода, сводя с ума. И в любое время могут войти Санитары, чтобы забрать в последний путь. Или просто избить — Санитары обычно так развлекаются, внезапно заходят и избивают заключённых-смертников. Избивают сильно, до членовредительства. А то и пытают открытым огнём или там клещами, есть такие любители. После чего заставляют благодарить за оказанную милость. И поскольку Списанный не знает, когда подойдёт его очередь в плазмотрон, то многие даже просят убить их поскорее.
Обо всём этом я узнал только сегодня. Об этом мне поведал тот самый старший Санитар. Он нажевался дури, и его тянуло поговорить. А чего? Всё равно парень никому ничего не расскажет…
Тихо, как тихо. Скорей бы всё кончилось!
«Скоро. Потерпи».
Странно, но бесплотный голос, прозвучавший в голове, меня даже не удивил. Ещё когда Бессмертный знакомился с предоставленным ему донором, у меня было стойкое ощущение, что в голове поселился чужой. Сидит и смотрит на всё моими глазами. Потом ощущение пропало, да и не до того было мне… И вот теперь опять.
«Ты не боишься. Это хорошо».
«Чего мне бояться? Завтра всё кончится».
«Всё только начинается, Малыш».
Вот теперь я вздрогнул. Так меня называл только один Истинно Разумный, ещё на родильном заводе, в цехе предварительного выращивания. Потом его куда-то убрали, за отсутствие необходимой строгости и недопустимую мягкотелость с воспитуемыми. Однако того недолгого общения мне хватило, и с тех пор меня терзает глухая тоска…
«Ты кто?»
«Не сейчас. Зови меня Внутренний Голос».
Пауза.
«Хорошо, что ты есть, Внутренний Голос. Хорошо, что ты назвал меня так — Малыш. Мне будет легче умереть».
«Если ты и умрёшь, то не на столе в операционной. Внимание!»
Глухие короткие вскрики, глухое короткое шипение. Дверь камеры распахивается, на пороге стоит Истинно Разумный в ярком комбинезоне.
— Номер Восемь тысяч двести пятьсот три тринадцать тринадцать одиннадцать?
— Да… мой господин… — лепечу я.
Он входит в камеру, одним движением перерезает мои путы, и только тут я замечаю в его руке лиловый рубчатый цилиндр. Ещё несколько торчат из карманов.
— Уходим, быстро! — мой нежданный избавитель прячет в карман комбинезона складной нож. — Да быстрее, быстрее, не стой столбом!
Очнувшись, я следую за ним. Трое Санитаров валяются в «прихожей» — один на полу, второй свешивается с лавки, третий в углу. Все без голов, и трое подростков стягивают с них комбинезоны поочерёдно. Густо пахнет палёным мясом. Дверь в «прихожую» грубо прорезана, неровный овал из стального листа с оплавленными краями валяется на полу.
