Я рывком встаю. Биан прав. «Досуг мне разбирать вины свои, щенок». Короче, смертная тоска и прочие гнетущие эмоции — это потом. Сейчас надо добить всех гадов, до которых мы в состоянии дотянуться. Пока они не расползлись…
Однако прежде всего мне нужно сделать ещё одно дело.
— Олежка, я в магазин!
— Да, мама!
Мальчишка в шортиках и майке, с влажными после купания волосами сидит за столом, активно ворочая мышкой. Гляди-ка, подрос-то как. И компьютер купила мама сынуле, нашла где-то средства… Давно я его не видел. Однако выдавшуюся паузу я сегодня намерен посвятить вот ему, этому маленькому человечку.
— Здравствуй, Олежка.
Мальчик стремительно оборачивается, забывая про компьютер.
— Ангел Рома… — и я улавливаю в его голосе растерянность. А раньше чуть не прыгал…
— Не ожидал?
Моя голограмма прочно стоит на полу. Сегодня я при всём параде. Боевой скафандр, увешанный всевозможными прибамбасами, и даже прозрачный пузырь шлема надет. И я надеюсь, что отсветы шлема скроют сегодня выражение моих глаз. Ну а мысли читать мальчик покуда не умеет.
— Я уже думал, ты совсем меня забыл, ангел Рома, — тихо, серьёзно говорит Олежка.
— Я не забыл. Как только смог, так сразу…
Его лицо озаряет несмелая улыбка.
— Спасибо. Ты опять ненадолго?
Теперь улыбаюсь я.
— На полчаса, я думаю.
Я ожидаю радостной улыбки, но вместо этого он внимательно всматривается в моё лицо.
— Что-то плохое случилось, Рома, да?
И уже совсем неожиданно для себя самого я признаюсь.
— Случилось, Олежка.
Вот так вот и бывает порой в жизни — едут в поезде двое, совершенно посторонние люди, и вдруг один другому выкладывает душу. Исповедь — это придумано не сдуру. «Облегчи душу свою, человече»… А хотя бы и не человече, какая разница?
— Но ведь вы их убили, Рома?
— Ты не понимаешь, — горько усмехаюсь я. — Сколько их там было? Три десятка операторов, ну пилотов сколько-то, плюс боевой десант… А людей погибли тысячи. Многие тысячи.
Мальчик молчит. Думает.
— Скажи, Рома… А вот если бы ты не вмешался, сколько погибло бы их? Ну, которые «зелёные»…
Теперь уже молчу я.
— Их там триста миллиардов.
— Тебе не было бы жалко… ну… их всех?
Я вглядываюсь в его лицо внимательно. Очень внимательно. Ай да Олежка…
Сейчас на моей совести тысячи душ. А тогда было бы триста миллиардов. Каких душ — это уже второй вопрос. Что решил бы в такой ситуации буриданов осёл? А ведь я не осёл. Ну, по крайней мере, не буриданов…
— Спасибо тебе, Олежка.
— За что? — он вскидывает брови.
— За разговор, — улыбаюсь я.
— А я тебя много рисовал, Рома, — внезапно говорит мальчик. — Хочешь посмотреть?
— Конечно!
Он резво орудует мышкой, и на экране монитора возникает картина, нарисованная в фотошопе. Я вглядываюсь: космический ангел весьма атлетического сложения в боевом скафандре разгоняет шайку бледно-зелёных невыразительных хулиганов, на карачках разбегающихся от его могучей карающей длани. Не хватает только надписи — «Смерть фашистским оккупантам!»…
— Ну это из раннего, — солидным тоном признанного мэтра кисти говорит Олежка. — А вот ещё…
Да, это уже не плакат. Это настоящая картина.
— Как называется?
— «Ангел Рома, летящий среди звёзд».
Я улыбаюсь.
— А ты назови его проще: «Летящий среди звёзд». Коротко и красиво. А кто именно, будем знать только мы с тобой.
— Ага, — по всему видно, мальчишке понравилась идея. — А вот эту картину я не знаю как назвать…
На мониторе возникает изображение. Я вглядываюсь…
Ангел явно женского рода — в скафандре, естественно — сидит на поваленном шкафообразном роботе, широко расставив ноги, и молча разглядывает что-то, выходящее за рамки картины. Жёсткий, цепкий взгляд… Аина.
— Я как ни старался нарисовать тебя, а выходит вот… — мальчик смущён.
— Это оттого, что ты нарисовал правду, — медленно говорю я. — Я не смогу тебе сейчас объяснить… Ты знаешь что? Ты назови её «Опалённая злом».
— Ага! — Олежка блестит глазами, и по всему видно, я разрешил проблему названия, изрядно мучившую юного художника. — Так и назову!
Внезапно меня осеняет. У меня же здесь, на Земле, имеется своя резервная папка, где-то в недрах необъятной памяти компьютера ангельской миссии «Селигер»…
— А хочешь, я тебе покажу, где я живу? И свою семью. У меня такая дочь…
Он оттопыривает губу в растерянности.
— А я думал, ты маленький…
— Да мы все такие, — смеюсь я. — Я же тебе излагал. Так показать?
— Да! — Олежка садится на стуле наоборот, и по всему видно: он приготовился смотреть фильмы из жизни ангелов хоть до старости.
Я уже достаточно понаторел в обращении с ангельскими серверами и нахожу нужную папку без труда. Моё изображение в комнате у Олежки сменяется объёмным экраном, я же могу по-прежнему видеть мальчика.
С чего бы начать? Ну конечно, вот оно — Первый полёт Мауны-младшей!
Некоторое время я наблюдаю за лицом юного художника, жадно всматривающегося в проходящие перед ним сценки ангельской жизни. Разумеется, он не понимает щебечущей-пересвистывающейся чужой речи, но это делает картину ещё более завораживающей…
— Какая красивая… — заворожённо говорит мальчик, и я полностью с ним согласен. Да, наша Мауна красивее всех.
— Олежек, с кем это ты тут разговариваешь? — в комнату входит мать мальчика. Я едва успеваю погасить изображение.
— Да-ай, мама! — Олежка чуть не плачет от досады.
— Ты чего? — ошеломлённо хлопает глазами женщина. — Кто у тебя был?
— Никого! Это я сам с собой говорил!
— А ты не злись на мать, — еле слышно шепчу я ему на ухо, пользуясь богатыми возможностями ангельской связи. — Она не виновата. Я тебе позже всё-всё покажу. Правда…
И хотя позже мне это будет сделать хлопотно, я полон решимости во что бы то ни стало исполнить обещание. И странное дело — грызущее чувство вины немного отпускает меня…
«Рома, здесь Аина. Всё, конец беседам — прибыл резерв ликвидаторов».
«А ты полагал, что у них на каждом объекте телепорт стоит?»
Я разглядываю убогое убранство помещения, вырезанного в толще скальной породы, очевидно, при помощи плазменного разрядника — стены стеклянисто поблёскивают. Две пары пластиковых коек, пластиковые же тумбочки, стол, умывальник с зеркалом и пластиковая будочка в углу — ни дать ни взять новомодный «биотуалет», выставленный где-нибудь в месте массового скопления аборигенов…
