Всё было как обычно. Купцы торговали, набивая мошну, священники крестили детей и стояли службы. Все были заняты своими делами. И ему, Савватию, надобно заняться делом. Есть настроение, нет ли — летописец обязан работать, занося на скрижали то, что надлежит оставить потомкам…
Савватий вздохнул и вновь обмакнул перо в чернильницу.
… На всей огромной Руси шло к концу последнее более-менее мирное лето.
Часть вторая
Геенна огненная
Ветер швырял в прорезь бойницы сухие, колючие пригоршни снега. Гаврило Кснятич вглядывался в бушующую круговерть, прищурившись — видимость была хуже некуда, на десяти шагах человека не увидать. Рядом сопел простуженным носом молодой парень, ратник из новоприбывших. Гаврило покосился на него, вздохнул. Да, вот в такую-то ночь степнякам всего проще подобраться к крепости. Закинут аркан на островерхий частокол, бесшумно и ловко, как призраки, один за другим полезут по волосяной верёвке…
Одна из снежинок попала Гавриле в глаз, сотник отвернулся от бойницы, промаргиваясь.
— Ты вот что, Олеша, — обратился он к ратнику. — смотри в оба. Спать не вздумай, шкуру спущу! Самое опасное дело — такая-то погодка…
— Понимаю я — вздохнул парень.
— А коли понимаешь, так и молодец. После полуночи смена тебе будет, а покуда бди зорко. Ты вот что… Ты не стой столбом-то, паря. Ты ходи да поглядывай. Покуда ходишь, сон бежит от тебя, а как привалился к стене в тёплом-то тулупе…
Закончив наставления, сотник начал спускаться по крутой деревянной лесенке без перил, ведущей на сторожевую башню. Одна из ступенек покачнулась, и Гаврило Кснятич машинально отметил про себя — днём велеть ребятам поправить…
Крепость Нузла стояла на самой границе рязанской земли. Четыре тесно стоящих рубленых башни, меж ними высокий бревенчатый частокол, внутри большая дружинная изба, конюшня да баня с кузней — вот и всё. И гарнизон Нузлы был под стать — неполная сотня ратников да полдесятка витязей княжьих, над коими старший Гаврило.
Гаврило усмехнулся. Да, мал отряд, да удал. Место для крепости было выбрано очень удачно — на высоком бугре, не загораживаемом со всех сторон лесом. С высокой угловой башни Нузлы вся округа просматривалась на десятки вёрст, и никакая разбойная орда не могла проскользнуть мимо незамеченной. Чуть что — вспыхнут заранее сложенные дрова на огромной железной жаровне, установленной на самой макушке сторожевой башни, и в славном граде Рязани часовой, вот так же стоящий на высокой сторожевой башне, поднимет тревогу. И понесутся наперехват быстрые кони дружины княжьей, и полетят разбойные половецкие головы. А ежели кто и ускользнёт ненароком, так на обратном пути встретят его молодцы сотника Гаврилы Кснятича. Куда, гости дорогие? А ну, стоять!
Ну, а уж взять Нузлу на приступ для степняков и вовсе дело несбыточное. Неохватные брёвна башен и частокола, обледеневшие (воду лили чуть не ежедневно, как только встали морозы) не по зубам и многотысячной орде, не то что мелким степным шайкам. Единственная опасность, это вот такая буранная ночь, когда есть шанс застать русичей врасплох…
Дружинная изба встретила Гаврилу гомоном, терпкими запахами портянок, пива и дыма от печи и лучин. Печь была примечательная — добрых полторы сажени в поперечнике, сложенная из дикого синеватого камня. В зев печи можно было без труда завести корову, а по бокам, точно ворота в крепости, распахнулись кованые железные створки, с мелкой узорчатой просечкой — тонкая работа славных рязанских мастеров. Печь стояла в центре большой крестовой избы, выходя в каждую комнату одной из граней.
— Как погодка, Гаврило Кснятич? — весело окликнул командира один из витязей, вместе с сотником тянувший службу на границе. Гаврило покосился — не перепили бы пива ребята. Нет, вроде ничего…
— Бодрит погодка, — откликнулся он. — Ты вот что, Глеб. Я сосну часок, а ты уж смену Олеше после полуночи поставь…
— Сделаем, великий воевода! — откликнулся витязь, и воины необидно заржали. Гаврило тоже ухмыльнулся. Славные ребята, даром что зубоскалы. Крепки в бою, надёжны. И безобразий особых промеж себя не допускают, Чего ещё надо командиру маленького пограничного гарнизона?
Ветер швырял в прорезь бойницы сухие, колючие пригоршни снега. Очень сухие и очень колючие, как песок. Одна из снежинок попала Гавриле в глаз, сотник отвернулся от бойницы, промаргиваясь, но снежинка никак не уходила из глаза, и не таяла — жгла, точно раскалённый песок, причиняя боль, выжимая злые слёзы. Гаврило тёр и тёр рукой глаз, пытаясь восстановить зрение, одновременно понимая, что медлить никак нельзя — сейчас дорога каждая секунда.
А снег уже и вовсе раскалился, и вьюга уже хлестала огненной окалиной. С шипением исходила паром ледяная корка, покрывавшая стены крепости, начали дымиться толстые брёвна…
— …Проснись, проснись, Гаврило Кснятич!
Сотник разом открыл глаза. В неверном, колеблющемся свете лучины перед ним маячило лицо витязя Глеба.
— Чего случилось, Глебко?
— То сам увидишь. Айда на башню, скорее!
Путаясь в рукавах шубы, сотник поспешил за витязем. Буран уже утих, и над головой светили звёзды, медленно тускнеющие в свете неохотно занимающегося рассвета. Поднимаясь на башню, Гаврило снова вспомнил — не забыть бы сказать, чтобы починили расшатавшуюся ступеньку…
На верхней площадке сторожевой башни стоял уже другой воин — Олекса сменился после полуночи, как и было велено.
— Гляди, Гаврило Кснятич!
Сотник взглянул в бойницу, и все мысли вылетели разом.
Огромное, невиданно, невероятно огромное войско двигалось в предрассветной тьме. Впереди рассыпалась передовая конная стража, по бокам маячили летучие отряды походного боевого охранения. А тёмная шевелящаяся масса, вытянутая в исполинскую змею, двигалась прямо к крепости. Гаврило прикинул — через десять минут передовая стража будет у стен крепости.
Заря уже занималась розовым румянцем, но и в этом румяном свете лица часового и витязя казались бледными.
— Ну вот оно и началось, Гаврило Кснятич…
— А ну, подымай тревогу! — рявкнул на Глеба сотник. — А ты поджигай сигнальный огонь, чего рот раззявил!..
— …Вот она, граница Урусии, хан!
Монгольский полководец Джебе, рассматривавший стоявшую на холме деревянную крепость, не поправил говорившего. Да, этот мелкий кипчакский разбойник, готовый лизать сапоги славных монгольских воинов, бесспорно прав. Он будет, будет ханом…
Маленькая, потемневшая от непогоды крепость сейчас выглядела нарядной — лёд, облепивший стены, отблёскивал в лучах утреннего солнца, как венецианское стекло. На верху башни полыхал огромный костёр, и жирный чёрный дым, без сомнения, был виден в самой Рязани.
— Как называется это звериное логово?
— Это крепость Нузла.
— Впрочем, неважно, как оно называется. Ему тут не место. Елю Цай!
