Генка присоединил антенну к приемнику, надел на голову наушники и, осторожно тыкая острием иглы в камешек, пытался поймать какую нибудь станцию. Из наушников доносились шипение, хрип, свист. Генка положил наушники в стакан. Сквозь хрип и свист донесся далекий глухой голос: «Из Парижа передают: правительство Пенлеве Бриана Кайо поставило в палате депутатов вопрос о доверии…»
– Ну что? – торжествующе спросил Генка.
– Блеск!
– Красота!
Однако опять хрипение, свист, треск и шум…
– Ничего, – сказал Генка, – будет работать не хуже итальянского.
– А ты его видел, итальянский? – спросил Славка.
– Рассказывал тут один тип, Валентин Валентинович, предлагал даже. Зря ты, Мишка, отказался. Была бы хоть польза от нэпмана.
– Он не нэпман, а агент по снабжению.
– Один черт! Посмотри на костюм, галстук, лакированные ботинки.
– Ты примитивный социолог, – сказал Миша, – для тебя одежда – главный признак классовой принадлежности.
– Больше того! – подхватил Генка. – Признак его психологии. Человек, возводящий в культ лакированные ботинки, пуст, как барабан.
– Культом могут стать и стоптанные сапоги.
– Просто у меня нет других.
– Возможно, Валентин Валентинович не так уж плох, – заметил Славка.
– Тогда с Витькой другой бы побоялся ввязаться, а он вышел и сказал правду.
– Это так, – согласился Миша, – и все же… Гладкий, сладкий, обходительный…
– Коммерсант, он и должен быть обходительным.
– Зимин приказал задержать его вагон, а Красавцев отправил. Потом я их видел вместе в ресторане. В чем суть махинации?
– Дает Красавцеву в лапу, а тот ему побыстрее отпускает товар, – объяснил Славка.
– Спокойно ты об этом говоришь…
– А что?! Стенать, рыдать, посыпать голову пеплом? Только слепой не видит, что делается. Хапают, рвут, тащат, дают взятки, берут взятки. Мелкота все сваливает на четыре «у»: усушка, утруска, угар, утечка; крупняки становятся миллионерами на четырех «без»: бесхозяйственность, безответственность, безграмотность, безразличие. Какое мне дело до Навроцкого, до Красавцева, когда их тысячи.
– Рано ты складываешь оружие.
– Просто я вижу немного больше. Другая, знаешь ли, площадка.
– Эстрада для оркестра.
– Ты хочешь меня оскорбить?
– Просто я хочу сказать, что ресторан не такая уж высокая площадка для обозрения жизни.
– Тебе остается добавить, что я гнилой интеллигент.
– Не надо говорить за меня, – возразил Миша. – Я могу сам за себя сказать…
– Пожалуйста, говори!
– Могу. Не следует собственные невзгоды превращать в барометр, в мерило жизни всего человечества. Тебе сейчас плохо, да, плохо, трудно. Но это не значит, что наступил мировой потоп. Он еще не наступил. Ты видишь нэпманов, аферистов, взяточников, но жизнь – это не только ресторан «Эрмитаж», жизнь значительно больше, чем ресторан «Эрмитаж». И если кучка паразитов, именно кучка, обворовывает государство, крадет и расхищает народное добро, вряд ли можно быть безразличным.
Этот разговор должен был рано или поздно произойти, он просто откладывается. Все же Генка примирительно сказал:
– Я думаю, вы оба неправы. Безусловно, ты, Славка, субъективен. Нэп – это временно, и нельзя так обобщать. С другой стороны, ломать голову над их делишками тоже не следует. Нам в их коммерции не разобраться, да и есть кому разбираться помимо нас. У нас свои задачи и свои обязанности, мы уклоняемся от них, прямо говорю. Юра и Люда шатаются по ресторанам – разве им место в советской школе? А мы молчим, мы в стороне. Витька Буров разлагает учащихся нашей школы, малолетних, заметьте, – мы опять в стороне, опять молчим.
– Им интересно с Витькой, – сказал Славка, – он их заворожил Крымом.
– Ах, так? У него, у Витьки, значит, романтика, а у нас скучная проза. Это ты хочешь сказать?
– Именно это, – подтвердил Славка.
– Ну, знаешь… Защищать Витьку… – развел руками Генка.
– А что такого? В сущности, он не злой парень.
– Он бездельник! – сказал Миша.
– Не забывай, что у него дома, – напомнил Славка.
– Ах да, отец алкоголик, это – оправдание?
– Не оправдание, а объяснение.
– Витька Буров достаточно взрослый человек, чтобы отвечать за себя самому, а не прятаться за отца алкоголика, и не сидеть на шее у матери, и…
Генка перебил Мишу:
– Тише, тише! Слышите? Говорит Нижний Новгород…
12
Как только Миша и Генка спустились с крыши, Витька подошел к антенне:
– Что за фигура?
– Антенна для детекторного приемника, – объяснил Фургон.
Витька понятия не имел, что такое детекторный приемник, но показывать свою неосведомленность не хотел, а потому спросил пренебрежительно:
– Ты откуда знаешь?
– Ребята в школе делают. Наушники надевают и слушают радио.
– Ни черта они не услышат!
Так он выразил свое презрение к авторам этой затеи.
Но сама затея обеспокоила: они вторглись в его владения. Крыша – его резиденция; чуланчик – его спальня; чердак – хранилище всего, что собирают они на Крым.
Первым побуждением было сорвать проволоку, сломать дурацкие палки, торчащие над дымовыми трубами и уродующие крышу.
Он этого не сделал. Миша и Генка заявятся снова, поставят палки, натянут проволоку; они не отступятся, Витька их хорошо знает, и если здесь, на крыше, начнутся драки, то он вовсе ее потеряет.
Эти рассуждения свидетельствовали о наличии у Витьки здравого смысла. Однако вид задвижки, сорванной с чердачной двери, привел его в бешенство, он чуть было не вернулся на крышу и не сломал их чертово сооружение. Но уличная, чисто арбатская выдержка победила и на этот раз. Слишком важен для него чердак, чтобы принимать решение, продиктованное желанием отомстить. Чердак – его дом. Родительский дом Витька не любил, не любил отца алкоголика, надоели попреки: когда будешь работать? Когда будешь зарабатывать?.. А что он?! Стоял на бирже труда, очередь на бронь подростков большая, в ФЗУ не послали, в пекарню загнали, к черту на рога, на Разгуляй, являйся к пяти утра. Ночевать ему в пекарне, что ли? Пекарня тесная, душная, грязная – вкалывай! Бросил, вернулся на биржу, а ему: «Не хочешь работать!»
Съездит в Крым, погуляет, а потом устроится на работу, только на такую, чтобы по душе. Завод, фабрика, каждый день одни и те же морды – ни за что! Хотела мать определить к сапожнику – спину гнуть, подметки подбивать. Сапожник – последний человек; в кино и то орут на механика: «Сапожник!», когда части путает или вверх ногами показывает. Вот лифты – это подходяще. Приходил мастер, лазил на чердак, в машинное отделение, Витька увязался за ним. Мастер сказал: летом будут лифты налаживать. Раньше электроэнергии не было, из за этого не пускали, а теперь энергия есть, а мастеров не хватает. Лифты старые, изношенные, поломанные, все растащено, ремонтировать надо, дело тонкое, сложное, а мастеров на всю Москву – раз, два и обчелся.
