Хорошо придумал, но ничего из этого не получилось. Не соизволил он спуститься. Успел привыкнуть, чтобы ему с доставкой. А может быть, разгадал нашу хитрость? Но нам-то какая разница. Сидим, как немцы под Сталинградом. И напрямик дороги нет, и по кривой не объедешь.
Оставалось плыть.
А речка до самого устья по горам да по тайге. Ни тропы, ни избушки. Только вороны с коршунами кружат.
Выехали из дома в воскресенье, а вернулись аж к пятнице. По четыре прогула на работе схлопотали.
А позора сколько!
Потом, когда в субботу собрали толпу и поехали с медведем рассчитываться, никого там не встретили. Да еще ливень некстати прогулялся – даже следов не осталось – целехонький мотоцикл на месте, пустые фляги на берегу – никаких признаков зверского обращения. Мужики хохочут – не почудилось ли нам. Им бы такое чудо повстречать. Я бы с удовольствием на них посмотрел.
Вернулись в поселок. Все разговоры о нашем медведе. На улицу выйти боязно. Каждый второй остряка из себя корчит. И вдруг дедок один подходит и спрашивает:
– Значит, говоришь, седой вихор над левым глазом?
А я ему – отстань, мол, дед, и без тебя тошно.
И тут он рассказал, что в Гражданскую войну служил вместе с ним в пpодотряде один немой, здоровенный мужичина, волосней весь заросший не хуже медведя и, самое примечательное, с белым вихром над левым глазом. Люто служил. Не будь немтырем – в большие начальники вылез бы. А потом… потерялся. Отбился в дороге от взвода и пропал. Неделю искали и не нашли. На войне всякое случается, а в тайге тем более. Мать оплакала, невесты не было, друзей – тоже. Продразверстку заменили продналогом. Но с тех пор начал кто-то бедокурить по зимовьям, вроде как медведь, но слишком уж хитро и аккуратно. Охотники на немого грешили. Капканы ставили, засады устраивали, но не поймали и даже не увидели ни медведя, ни бывшего товарища по оружию. А теперь, когда дедок про белую прядь услышал, он уже не сомневался, что гонял нас тот самый продотрядовец, повадки вполне подходящие.
А кто его знает, может, и вправду с перепугу человека за зверя приняли?! Только вот с возрастом неувязочка. Времени-то с Гражданской войны вон сколько прошло. Я засомневался, а дедок не унимается: военное время и домашнее время – это одно, таежное – совсем другое. На вольном воздухе человек может и двести лет прожить. К тому же мать у немтыря знахаркой была, в целебных кореньях толк знала, почему бы и ему что-нибудь сверхцелебное не откопать. И вообще – на то она и тайга, чтобы в ней чудеса творились.
Короче, заплел дедок мои мозги, до сих пор не знаю, чему верить: или собственным глазам, или его рассказу.
Карп-разлучник
Карп рыба жирная, но есть и жирнее – палтус, например, или минога. Однако вреднее карпа рыбы нет. Я, по крайней мере, не знаю.
Меня в свое время карпы чуть подружки не лишили, хотели ее в русалку превратить. А у дядьки моего из-за них трещина в семейной жизни образовалась.
Дядька этот по материнской линии. Не из Петуховых, но мужик веселый и рыбак заядлый. Я к нему в Оренбургскую область два раза в гости летал, на рыбалку то бишь. Там поблизости речка Сакмара течет, полная голавлей и подусов. Хорошая речка, сибирские напоминает, но близость до нее такая, что без транспорта не доберешься, а в дожди – без вездеходного транспорта. Зато рядом, сразу за деревенским кладбищем, ручеек запрудили – и образовалось озеро, и карасей в нем, пусть не крупных, но очень много. Станешь на две удочки ловить – ничего не поймаешь, а если одной – не меньше сотни за утро. И, главное, рядышком. Корову пастуху сдал, можно удочку разматывать. Мелкий карась, он повкуснее крупного, вот только чистить его слишком муторно. Замучил дядька свою старуху. Она этих карасей – уже и курам, и свиньям, и соседям…
И вдруг перестал носить. А на рыбалку, наоборот, зачастил. И днем, и вечером, как на работу ходит… Но возвращается с пустой сумкой. Ну хоть бы малька для отчета, нет – ни хвоста, ни чешуинки. Рыбный запах из сумки выветрился. И задумалась его старуха. День молчит. Два молчит. Потом спрашивает:
– Слышь, Вань, тебе сколько в этом году лет исполняется?
А он не врубился.
– Вроде бы шестьдесят пять, – говорит.
– А что же тебе хуторские девки к юбилею подарить обещали, какой такой сюрприз? – допытывается бабка.
А до дядьки все еще не доходит, с каких пирогов подарков ждать от хуторских девок.
– Пpинесут в подоле! – кричит бабка и заводит заезженную пластинку: изменщик такой-сякой, седина в бороду, бес в ребро – и т. д.
Дядька глаза выпучил. Ушам не верит. Рехнулась старуха. До хутора пять километров, будет он с больными ногами туда шастать, когда на рыбалку тяжело ходить стало.
– А где же твоя рыба с рыбалки? – не унимается старуха.
Дядька ей объясняет, что с другой стороны деревни еще одно озеро есть, и в нем карпов развели. Вода под обрывом светлая, и сверху их видно. Ползают по дну, как поросята. В каждом не меньше чем полпуда. Один из этих поросят в первый же день у него удилище сломал. Но беда в другом: раз клюнул – и все, как отрезало. А ему обидно. Ему отомстить хочется. Ему не до карасиков, не до баловства, когда на старости лет настоящую рыбу увидел.
Но где вы найдете человека, который рыбаку поверит, тем более – женщину, да еще и в годах.
Старуха ему: знаю, мол, твоих рыбин, одну Дашкой зовут, вторую – Машкой. И на все заверения у нее один довод – когда ходил на озеро, приносил по целой сумке, а если сумка пустая, значит, на хутор бабочек ловить бегает.
У них там выселки и мелкие деревушки не хуторами называются, как-то по-другому, но дело не в названии.
Вдрызг переругались. Дядька в омшаник жить перебрался. Обидно напраслину терпеть. Ну, по молодости был грешок, не без этого. Но когда человек пять лет уже как пенсионером числится, пора бы и забыть о ревности. Тоска зеленющая. Карп всю душу вымотал, а теперь еще и старуха из ума выжила.
Из ума с годами все выживают, особенно женщины и политики, но хитрость при них до самой смерти остается. Разбежаться – разбежались, но решила она все-таки выследить дядьку. И выследила. Удивилась, конечно, что мужик и впрямь на озеро идет, а не на хутор… но не успокоилась. Можно ведь и на озере свидание назначить. Залегла в чапыжник и ждет. Гадает на ромашке, кому космы драть придется – Дашке или Машке. Час прождала. Два прождала. Но сами знаете, какое у женщины терпение. Охота – занятие исключительно мужское. Выбралась из укрытия и – к дядьке.
– Ну как, Вань, и сегодня не клюет? А дай-ка я попробую.
Взяла удочку, только забросить по-путнему не сумела – поплавок рядом с берегом в камыши упал. Упал и чуть ли не сразу тонуть начал. Дядька орет: «Тащи!» Она с перепугу дернула… и выволокла к ногам громаднейшего карпа. Пускай и не на полпуда, но килограммов на пять – верняком. Непонятно, как жилка выдержала.
