И вдруг доктор, которого Мансуром Аглеевичем звали, отводит меня за кустик и спрашивает: о каких это лошадях я вспоминаю. Да о вихревских, говорю, о лодочных, о каких же еще. Тогда он – чего же ты, мол, нечестивец, на диете нас держишь, луковицами от саранок потчуешь, когда тридцать коней без дела стоят. Отпрягай одного на ужин.
Жалко лошаденок, свои же, проверенные, столько раз выручали, да разве откажешь гостю. Не так воспитаны. Ладно, говорю, согласен, только отпрягать сами будете, у меня руки не поднимаются, не обессудьте уж, войдите в мое состояние.
Умному человеку долгие объяснения без надобности. Но умный человек не возьмется за черную работу. Подзывает он кандидата, а тот понять ничего не может. Какое мясо? Каких лошадей? Как отпрягать? Да в моторе же тридцать лошадиных сил, кричим ему, и видим, что понимает, но стоит упомянуть о конине, у него сразу глаза округляются.
Плюнул тогда Мансур Аглеевич, пробормотал непонятное слово и пошел сам.
Отпряг.
Жарим. Парим. Варим.
Понравилось. Очень вкусно. Нежнейшая пища. Едим, едим и наесться не можем. Отпрягли второго. Третьего съели. За четвертого принялись.
И надо сказать, что доктор этот Мансур Аглеевич оказался не только умным, но и очень порядочным человеком. Другой дорвется до чужого и хватает без разбора, что под руку попалось, или, того хуже, самый лакомый кусок тянет, пока хозяин не видит, а он выбирал самых слабеньких и самых дурных кобылок, от которых в моторе почти никакой пользы, короче, провел внеплановую ревизию.
Когда лошаденок моих чуть не отполовинили, подходит ко мне младшее светило и говорит: а не попробовать ли нам выбраться на остатках бензина, коней-то поубавилось.
И верно. Даром что кандидат, сообразил, что пятнадцати лошадиным силам горючки меньше потребуется, чем тридцати. Да и забрались-то мы не ахти как далеко: семь километров до большой реки, а там еще двадцать пять – и дома.
Поговорили, собрали вещички и по коням, как в песне поется.
Правда, немного не дотянули. Километров двадцать с небольшим. Пришлось нам с кандидатом выбираться на берег и впрягаться в лямку. Но, опять же, свежий воздух, красивые пейзажи – чем не удовольствие. Докторам-то похуже было: сидеть в лодке неудобно, укачивает, ноги затекают, и плыть против течения тяжело, – а нам что, мы по бережку топали, нам течение не мешало, плюс – ветер в спину. И от лямки польза – есть за что держаться, все-таки поотощали малость после такой конины, чего уж там.
Ведро сигов
Если один мужик двух генералов прокормил, то и я трем ученым не дал умереть голодной смертью. Возвратил целых и невредимых.
Заявились к директору. Начали было претензии высказывать, да не ко времени. Трагедия у человека. Ревизия. Помните, еще Утесов об этом пел:
«Она нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь».
Так и у него. Ясно дело – не до рыбалки… Но все обошлось. Директор сумел убедить, что активно борется с расхитителями государственного добра, бережет как свое. Ему и притворяться не было нужды. Он и впрямь все государственное считал своим. Только ревизоры поняли это не в прямом смысле, а в переносном. Потом, конечно, разобрались, захода с третьего. Но это уже другой рассказ.
Проводил он, значит, незваных гостей и вызывает меня. Надо, говорит, отвлечься, порыбачить, в пятницу после работы выезжаем, в воскресенье возвращаемся, даже отгулы не потребуются.
А что, думаю, с чужим начальством съездил, народ покладистый, с юмором, почему бы и со своим не порыбачить? К тому же я культмассовый сектор в профкоме – прямая обязанность.
Компания собралась приличная и по качеству, и по количеству. Нашли уютное местечко, поужинали и начали игры с аттракционами.
А еще весной на городской конференции такой же, как я, профсоюзник рассказал мне правила одной веселой туристской игры.
Я возьми да и предложи.
А игра, значит, такая: народ сходится в круг, у каждого в руке по кружке, потом два человека садятся в центр и накрывают головы одеялом. Дальше все просто. Кто-то бьет кружкой через одеяло по голове, а стукнутый должен угадать – кто. Угадавший встает, а пойманный садится на его место. Вот и вся премудрость.
Для начала, само собой, в круг сажусь я. Но надо еще одного. Вызываю добровольца. Директор сразу – шаг вперед. Я пытаюсь его отговорить. Он – ни в какую. А как же иначе – самый смелый, самый решительный. Даже сердится на меня. Ну, раз такое дело, садимся и закутываем головы одеялом. Я подождал, когда он устроится поудобнее, и, пока в кругу торгуются, тюк его по маковке своей кружечкой. Директор вскакивает – и на главбуха. Тот отнекивается. Толпа хохочет. Директор удивленно разводит руками и мужественно лезет под одеяло. Я, конечно, вне подозрений, все выполнено аккуратненько. Для пущей убедительности в следующий раз луплю по своему же темечку, вскакиваю и тычу пальцем наобум. Так смешнее. Директор доволен, что я тоже не угадал. Но не это для него главное – ему в круг не терпится. Снова садимся, и я тюк его второй раз, уже посильнее. Он опять на главбуха показывает. Уверен, видно, что от такого всякую пакость можно ожидать. Я подыгрываю, словно заодно с директором, саданул по собственной тыкве и тоже – на главбуха. Оставь, шепчет директор, это мой! А самому, я чувствую, уже все равно, лишь бы засадить противника под одеяло и расплющить кружку об его голову. Играем дальше. Себя я центром донышка долблю, чтобы звон шел. Все ведь знают, что пустая голова звенит сильнее. А его уж – ребром, о репутации забочусь. От позора спасаю. Но страсти, чувствую, накаляются. И не кружка его бесит, а собственные промахи. Кипит мой шеф и пенится. Уже и хитрить начал. Закрываемся одеялом, а там свет от костра проблескивает. Подглядывает начальство. Да не туда смотрит. Удары-то с другой стороны идут. И чем он больше злится, тем сильнее гогочет толпа. Может, завяжем, спрашиваю, на чем-нибудь другом отыграемся? Куда там. Рвет и мечет. Чтобы разрядить атмосферу, я несколько раз подряд себя ударил. Бегаю по кругу – то одного за руку схвачу, то другого. Людишки за животы держатся. Создается видимость, что надо мной смеются. Вроде клюнул. Отмяк слегка. Но азартом все равно пышет. Своей головы не жалко, а чужой и тем более. Лишь бы поймать. Лишь бы отыграться. Уж и подсказывать начал, кричать, что я по своей тупости не могу угадать, видно совсем мозги вышибли. Толпа раскалывается, а он ногами топает, требует, чтобы его ударили, он, мол, теперь не ошибется. Я ударил. Он вскочил и цап за шиворот.
Как вы думаете кого?
Молодцы, конечно же – главбуха.
«Ты!» – кричит. Главбух божится. А он: «Я видел, что ты стучал!»
И тут снабженец наш упал на траву, отполз в сторону и зарыдал.
Тогда и я не выдержал, расхохотался и «раскрыл карты». Даже продемонстрировал, как сам себя кружкой бил. Стукнул и жду, когда директор засмеется. А он посмотрел на меня и, ни слова не говоря, отправился в свою палатку. У него отдельная была. Я перепугался. Оглядываюсь, все молчат. Я к ним руки тяну. А они отворачиваются. И вдруг из штабной палатки: ха-ха-ха! Народец замер. Смотрит. И в этой торжественной тишине выходит директор и дарит мне импортный охотничий нож в кожаных ножнах. В качестве приза!
