– До свидания, товарищ инженер, до скорого свидания.
Ему, конечно, не до шуток, но все же ответил:
– Давайте лучше попрощаемся.
А те:
– Свинья тоже зарекалась.
У него хватило ума не обижаться на милицейский юмор и не затягивать беседу, но нужных выводов все-таки не сделал. Прошло какое-то время, и снова замели. И опять намеки на инженерство и пижонский вид. Мало того, бумагу вдогонку отправили. В маленьком городе кляузная бумага грохочет, как телега по асфальту. На работе осложнения. Общественности плевать, что у человека способности, что работу не прогуливает и даже к холодной воде по утрам не тянется. Такой даже подозрительнее. Возвращается в общагу после судилища, в кафе заглянул – надо же где-то ужинать холостому парню. А там без ста граммов не обслуживают. Выходит из кафе и возле остановки видит знакомую машину.
– Товарищ инженер! – кричат. – Здравствуйте! Опять за галстук пропустили? Добро пожаловать в гости! – и опять увезли в самую дорогую из советских гостиниц.
Больше чем на ночь туда не селят, но с перерывами – всегда пожалуйста. К постоянным посетителям и отношение особое, иногда не заставляют ночевать. С таким вот завсегдатаем Владимира Ивановича и выпустили. Правда, по разным причинам: он штраф уже заплатил, а с того нечего было взять. Хотя с какой стороны посмотреть: для иных это никчемный человечишко, а для кого-то – нужнее отца и мудрее учителя. Кстати, постоялец как раз учителем и оказался. Бывшим, но из тех, кто остается таковым пожизненно. Вышли. Разговорились. Новый знакомый предложил не тратить деньги на повышение материального уровня жлоба из таксопарка, а взять бутылку и отправиться к нему, благо живет рядышком и, опять же, знает бедную старушенцию, которая гонит для хороших людей вполне пристойное пойло.
В те годы еще без опаски приглашали в гости случайных встречных и так же смело шли выпивать с незнакомыми в чужие дома.
Уселись.
Выпили.
Полегчало.
Владимир Иванович думал, что хозяин свою историю станет ему рассказывать. Он, в общем-то, и не против был, человек любознательный и добрый. Но учитель в благодарность за лекарство начал не о себе, а о нем, молодом да необстрелянном. Объяснил, почему для одних слово «медвытрезвитель» с мягким знаком пишется, а для других – с твердым. Начал с простого – с одежды и значка институтского. Видят, мол, что идет подвыпивший, модно одетый инженер – и у милиции непроизвольно начинают чесаться руки, их словно подталкивает кто-то. У Владимира Ивановича своя голова на плечах, он тоже философию проходил, знает, что дважды два не всегда – четыре, и в состоянии собственные сомнения иметь, и высказывать их не стесняется. Например, почему самого учителя забрали – немодного и без ромба? Но тут оказался особый случай. В вытрезвителе работал его бывший ученик, естественно, двоечник. Но забрал не из мести – наоборот, о здоровье заботился, потому что на улице осень и спать на земле опасно. Потому и подобрал. А когда учитель проспался, выставил его, чтобы разговорами не надоедал и перед сотрудниками не позорил. По блату, можно сказать, арестовали. К тому же выводы насчет значка и модных тряпок вовсе не учителю принадлежат, а его сердобольному двоечнику в сержантских погонах. А сам он смотрит гораздо глубже, он понял, почему чешутся милицейские руки при виде именно Владимира Ивановича, а когда им встречаются другие подвыпившие инженеры, чесотка, может быть, и возникает, но блюстители вынуждены ждать, к чему придраться, чтобы объект не просто под газом был, а на хорошей кочерге. Главная причина – в лице. У Владимира Ивановича типичное лицо человека-жертвы. А пижонская одежда это выражение не маскирует, не отвлекает от него враждебный взгляд, наоборот, подчеркивает…
Потом Владимир Иванович целую неделю искал перед зеркалом это самое жертвенное выражение на своем лице. И не нашел. Но к сведению все-таки принял. Значок забросил на дно чемодана, а парадную одежду стал надевать в самых крайних случаях, даже когда женился и переехал в другой город, к незнакомым милиционерам.
Так и ходил в спецовке. Потом узнал, что милиция никогда не забирает мужиков, пьющих синявку. Видят, лежит бедолага, принюхаются и, если синявкой шибает, оставляют в покое, боятся, как бы не окочурился в отделении. У них это идет по другой статье: отравление, а не опьянение. Хитрая система. И когда Владимир Иванович про это узнал, начал постоянно таскать с собой бутылку синявки. И не в кармане, а в дырчатой авоське, чтобы сразу в глаза бросалась. Остановится, допустим, у пивного ларька пару кружек пропустить, сетку на локоть вешает, а если столик имеется, то прямо перед собой кладет. Машина подходит, милиционер взглядом по синявке скользнет и сразу же переводит прицел на других.
Я, грешным делом, и раньше замечал, что он каждый день с работы по бутылке синявки уносит, думал, коммуниздит понемногу со склада, только удивлялся, зачем человеку столько стеклоочистителя.
Такая вот судьба.
– Но не постоянно же, – спрашиваю у него, – в робе и с бутылкой синявки ходить?
– Разумеется, – говорит, – надоело и неудобно. А что делать? Один раз пошел с женой в театр. Я в костюме, в белой рубашке с галстуком. И вдруг – милиция. Не в театре, конечно, что они в театре забыли? На остановке. Подходит почти вплотную и чуть ли не принюхивается. А я совершенно трезвый. Кроме шипра, никаких спиртных запахов. Но милиционер все равно стоит и ждет. Не будь рядом жены, обязательно нашел бы к чему придраться.
Короче, у человека две заступницы – жена и синявка. И синявка, по его мнению, надежнее.
После того разговора я стал осторожненько присматриваться к лицу Владимира Ивановича. И мне показалось, что какая-то странноватость в нем все-таки есть, какая именно, сказать не могу, но… может быть, и прав был тот пьяный учитель?
Самая вкусная водка
В Новосибирске на вокзале слышал, как старичок, похожий на дедушку Калинина, объяснял интеллигентной дамочке, что в Сибири пальмы не растут. Для тех, кто плохо знает географию, добавлю, что и виноград, если не считать особо хвастливых мичуринцев, в ней не приживается. Так что когда началась очередная попытка борьбы с пьянством на Руси, виноградники в Сибири не корчевали. Хотя дров наломали и кедрача повырубили немерено. А с виноградом было хорошо. Во всех магазинах горы ящиков. Подгнивший, но за копейки. Дружок мой Михайло приноровился гнать из него самогонку. Почти чача получается. Жизнь заставит, и ананасы в ход пойдут. Жаль, что мысля о пользе гнилого винограда посетила его поздновато.
Какое веселье от водки, сами знаете. Но когда ее по талонам начали распределять, стало еще веселее. Жутко вспомнить. В магазинах только плавленые сырки. Некоторые точки впору было заколачивать и писать, как на райкомах в войну: «ЗАКРЫТ, ВСЕ УШЛИ НА ФРОНТ», то бишь на борьбу с пьянством. Между прочим, Анатолий Степанович еще в предыдущую кампанию, в семьдесят втором году шутил, что стоило царю Николаю Кровавому ввести сухой закон – и чуть погодя без должности остался.
