— Не слишком-то у меня получилось, — смущенно произнес он, — машину открывать побоялся, вдруг у нее сигнализация…
— Да какая у нее там сигнализация? На такой-то развалюхе…
— Не скажи, — заметил Шурик, — тетка явно непростая… Так что я прилепил на днище, сам не знаю зачем.
Не успела я расстроиться из-за таких скудных результатов, как Наталья Ивановна появилась на крыльце.
Оглядевшись по сторонам, она прошла через двор, даже не обернувшись на свои «Жигули». Мы с Шуриком переглянулись в полном недоумении, он выждал минуту, потом тронул машину с места.
Тетка маршировала по Седьмой Красноармейской, дошла до Московского и остановилась на троллейбусной остановке.
— Черт! Здесь и встать-то негде! — занервничал Шурик и въехал в просвет между домами, чуть не задев припаркованный грязно-белый «Опель».
Троллейбуса не было минут пятнадцать, после чего у Натальи Ивановны лопнуло терпение, она вышла на проезжую часть и подняла руку. Остановились такие же бежевые старенькие «Жигули», как и у нее.
Теперь Наталья Ивановна направлялась в центр города. На Фонтанке мы попали в плотную пробку и двигались с черепашьей скоростью, стараясь не потерять из виду бежевые «Жигули».
Выбравшись из пробки, машина свернула на Невский. Мы ехали следом, стараясь не слишком к ней приближаться.
Бежевые «Жигули» свернули на тихую пешеходную улицу и остановились перед богатым, хорошо охраняемым подъездом.
Мы с Шуриком растерянно переглянулись.
Это был тот самый дом, в котором жил Михаил Николаевич Руденко, Великий и Ужасный. И тот самый подъезд, из которого несколько дней назад я вышла, еще не зная, что Дашкиной свадьбы не будет и наша с ней вечная дружба даст такую трещину, которую не заклеишь никаким клеем, а моя собственная жизнь стремительно покатится под откос, как потерявший управление автомобиль.
— Что и требовалось доказать, — непонятно к чему произнес Шурик.
Я почему-то очень рассердилась на него за эту многозначительность, за типично мужскую самоуверенность — можно подумать, он с самого начала знал, что мы приедем к этому дому, и уже сообразил, что означает наше последнее открытие.
— Что такое ты доказал? — недовольно осведомилась я. — Мне лично кажется, что все только еще больше запуталось!
— Во всяком случае, нам теперь ясно, что все это как-то связано. Кража документов у Руденко и исчезнувшая из дома Гусаровых горничная — это звенья одной цепи…
— Любишь ты многозначительно выражаться! — фыркнула я. — Впрочем, как все мужчины.
— Что еще за женский шовинизм! — возмутился Шурик. — Надеюсь, ты согласна, что сюда нам не пробраться. — Он кивнул на подъезд, увешанный телекамерами и всякими непонятными устройствами, как елка игрушками. — Так что я предлагаю вернуться на Седьмую Красноармейскую и посмотреть, кого там прячет наша очаровательная знакомая…
Уже отъехав от дома и сворачивая на Невский, он задумчиво произнес:
— Одно непонятно. В картину совершенно не вписывается внешность Натальи Ивановны.
— При чем тут ее внешность? — удивилась я. — Что это ты сегодня говоришь загадками?
— Никаких загадок! — отозвался мой боевой соратник, не сводя глаз с дороги. — Наталья Ивановна — крупная, рослая, нескладная. Никто, даже в сильном подпитии, не примет ее за тебя. А ведь и Филипп, и охранник в один голос заявили, что видели именно тебя выходящей из подъезда Руденко той ночью.
— Что, теперь и ты мне не веришь? — возмутилась я.
— С чего ты взяла? — он удивленно покосился на меня. — Я тебе, конечно, верю, тем более что я как раз видел действительно тебя… Просто и Филипп, и охранник приняли за тебя кого-то другого… Но это не Наталья Ивановна.
Я не могла ответить ничего разумного, и оставшуюся часть дороги мы молчали. К счастью, пробки рассосались, и скоро мы приехали на Седьмую Красноармейскую.
— Останешься в машине! — по-хозяйски приказал Шурик, открывая дверцу.
— И не подумаю! — отозвалась я. — С какой это стати? — и тоже выбралась наружу.
— Если моя догадка верна, тебе туда нельзя! — Теперь его голос был не строгим, а просительным, даже умоляющим. — Я схожу один, ладно?
— Нет, — решительно ответила я, — мы теперь с тобой скованы одной цепью, как в одном старом американском фильме.
Он посмотрел на меня растерянно, тяжело вздохнул и сел обратно в машину.
— Ты представляешь примерно, кто может находиться в той квартире? — тихо спросил Шурик.
— Ты думаешь, что там прячется та самая Женя, да? — вопросом на вопрос ответила я. — Но с чего ты это взял?
— С того, что кругом одни совпадения! — рассердился Шурик. — Эта Наталья устроила свою родственницу, или кто там она ей, Женю, в дом к Гусаровым, сама работает у Руденко, но между этими семьями есть прямая связь — свадьба.
— Которая не состоится, — вставила я. — Но если ты думаешь, что Женю можно перепутать со мной, что это она выходила тогда из дома Руденко, то ты, дорогой мой, уж слишком низко меня ценишь. Если бы ты ее видел, ты бы так не говорил. Такая, знаешь, сутулая девица, голову все время набок держит, глаза рыбьи, а черты лица, по выражению все того же классика, «отуманены идиотизмом».
— Не заводись, — коротко заметил Шурик, — а как, по-твоему, кому эта Наталья столько продуктов приволокла?
— Да я откуда знаю! Может, она старушку беспомощную навещает?
Но спорила я исключительно из упрямства, потому что мне не хотелось оставаться одной в машине. В последнее время я привыкла быть с Шуриком всегда рядом.
— Сиди тихо, от машины ни шагу! — приказал он и направился к подъезду.
На площадку пятого этажа выходили двери двух квартир.
«Хорошо, что их всего две, — подумал Шурик, оглядываясь, — а не четыре или пять!»
Он подошел к левой и нажал на кнопку.
Некоторое время не было слышно ни звука, наконец за дверью раздались шаркающие шаги, и старческий голос проговорил:
— Оставьте на коврике!
— Что оставить, бабушка? — удивился Шурик.
— Как — что? — переспросила старуха. — Что вы принесли? Почту? Вот ее и оставьте!
— Я не почту принес, я по поводу выборов…
— А мне все равно! Хоть почта, хоть милиция, хоть выборы, хоть черт с рогами. Я когда одна дома, никого не впускаю. Сейчас такое время, что упаси боже незнакомым открывать!
— Не открывайте, бабушка, — согласился Шурик. — Только скажите, соседи ваши дома?
— Какие еще соседи? — спросила бабка.
— Ну, из квартиры напротив.
— А я почем знаю! — проворчала старуха. — Только мне и делов за соседями доглядывать! Надо тебе — сам и спрашивай!
