— Бедный дедушка, — негромко произнесла она, словно размышляя вслух. — Ты приходил ко мне, когда меня мучили страшные сны. Знаешь, они мне все еще снятся.
— Боюсь, с этим я уже ничего поделать не смогу, — сказал Капитан, благодарно погладив ее по ладони.
Следующее свое путешествие Капитан предпринял в совершенной тайне ото всех и, поднявшись на борт корабля слишком рано, мистера Симпсона там не увидел. Он ощущал себя человеком, вышедшим из зловонной пещеры в теплый, обдуваемый ароматным ветерком день. Все казалось ему на редкость прекрасным, даже чайки, которых он всегда считал уродливыми и прожорливыми, и те светились неестественной белизной. Осмелев от душевного подъема, Капитан подошел к офицеру, с которым не был знаком, и спросил, где мистер Симпсон. Спросил, надо полагать, с чрезмерной резкостью, поскольку офицера вопрос явно удивил.
— Это действительно очень важно.
Офицер улыбнулся:
— Конечно. Прошу вас, идите за мной.
— Вы просто скажите ему, что я его жду.
— Да все в порядке, — заверил его офицер. — Пойдемте.
Он отвел Капитана в пустую каюту, спросил, как его зовут, а затем вежливо предложил подождать. Капитан уже жалел, что поддался внезапному порыву. С палубы под ним долетал гул голосов, далекий, нереальный, похожий на звуки, которые слышишь в знойный день на пляже. Капитан ждал, ощущая все большую неловкость, и внезапно на него напало легкое головокружение, и уже все стало казаться ему нереальным.
Наконец в коридоре послышались шаги. Когда дверь начала отворяться, Капитан с облегчением встал, а затем ошеломленно уставился на четверку вошедших в каюту мужчин: на двух офицеров (того, с которым он заговорил на палубе, и второго, украшенного множеством золотых галунов) и двух мужчин в пальто. Один отличался избыточной тучностью, лицо другого было злым и красным. Капитан почуял недоброе.
— Что-нибудь случилось?
— Будьте любезны, пройдите с нами, — отрывисто ответил тучный.
— Но в чем дело? И где мистер Симпсон?
— Мы вам все объясним, — сказал мужчина со злым красным лицом.
— Но где же он?
— В тюрьме.
Капитан даже покачнулся от изумления.
— В тюрьме?
— Да, в тюрьме. Арестован за контрабанду.
У Капитана перехватило дыхание. Свет в каюте померк, сама она поплыла перед глазами Капитана, и он понял, что медленно падает. Какая-то часть его разума оставалась совершенно незамутненной и с испугом дивилась тому, что никто из этих странных людей не замечает его падения и не бросается ему на помощь. Капитану это казалось удивительным, почти комичным. Он подумал, что, наверное, засмеялся бы, когда бы не тот факт, бесспорный факт, что он того и гляди рухнет на пол.
— Вам придется ответить на несколько вопросов, — произнес долетавший до него из дальней дали голос.
— Да, конечно, — ответил Капитан, у которого начало понемногу проясняться в глазах. — Но… вы должны извинить меня. Мне нехорошо, очень нехорошо. Могу я… можно мне сесть? Спасибо. Спасибо.
И он слабым голосом пообещал:
— Я постараюсь ответить на ваши вопросы. Но только вам придется проявить терпение. Мне и вправду не по себе.
На него посыпались вопросы. Капитан отвечал на них насколько мог полно и чем больше глубоко личных секретов своих он открывал, тем больший испытывал стыд. Он рассказал им все, говоря тусклым, дрожащим голосом, временами переходя на сухой шепот и раз за разом прерывая свою унылую одиссею просьбами ничего не говорить его близким. Он назвал имена людей, которые могли за него поручиться. Мужчина со злым красным лицом записал их и покинул каюту. Капитан не пропускал ничего, движимый убеждением, что, только дав им полную картину, сможет он оправдаться. Другие уже не задавали ему вопросов, но молча и внимательно слушали.
Он еще продолжал говорить, когда вернулся мужчина со злым красным лицом. Четверо шепотом посовещались, а затем Капитану сказали, что он свободен. Теперь все были с ним очень любезны, а офицер, богато украшенный золотыми галунами, испытывал, похоже, искреннее сожаление, когда сказал Капитану:
— Вам больше не следует подниматься на борт, если только вы не провожаете кого-то из отплывающих или не отплываете сами. Мне очень жаль, но таковы правила.
Капитан быстро покивал, плохо понимая, что ему говорят. Краснолицый проводил его до улицы, предложил отвезти на вокзал.
— Спасибо. Спасибо. Но я лучше поеду домой на такси.
Краснолицый остановил такси, открыл перед Капитаном дверцу, помог ему забраться в машину.
— Удачи, Капитан, — сказал он и медленно закрыл дверцу.
Дорога до дома заняла больше часа. У Капитана было время, чтобы подумать, и в этом-то такси он и принял окончательное решение и начал обдумывать свое последнее плавание.
Обычно он просыпался раньше всех домашних и, как правило, каждый день выходил на веранду, чтобы забрать и занести в дом почту. В тот вечер он помирился с Цинтией и Нэйлом. Чтобы не возбудить и малейших подозрений, он прождал ровно неделю, а затем, утром, сделал официальное заявление.
— Я получил письмо, — твердым голосом сообщил он, когда вся семья собралась за завтраком. — Из Шотландии, от сестры. Она заболела.
Второй лейтенант Эдвард Дж. Нетли III был по-настоящему хорошим молодым человеком. Худощавым, застенчивым, довольно красивым, с тонкими каштановыми волосами, изящными скулами, большими внимательными глазами и острой болью в пояснице, которая напала на него, когда он как-то утром проснулся — один, на кушетке, стоявшей в отдельном кабинете римского публичного дома, — и принялся гадать, кто он, где он и как, Господи-Боже, сюда попал. Вспомнить, кто он, ему удалось без большого труда. Он был вторым лейтенантом Эдвардом Дж. Нетли III, пилотом бомбардировщика, выполнявшего боевые задания в Италии во время Второй мировой войны, и в январе ему должно было исполниться двадцать лет — при условии, что он сумеет дожить до января.
Нетли и прежде был хорошим юношей из филадельфийской семьи, которая была еще и лучше. Он всегда оставался приятным, участливым, надежным, верным, услужливым, дружелюбным, учтивым, послушным, веселым, не очень удачливым, но неизменно храбрым, чистым и обходительным. В нем отсутствовали зависть, злоба, гневливость, ненависть и обидчивость, что весьма озадачивало его доброго друга Йоссариана, хорошо понимавшего, до чего же он, Нетли, на самом-то деле чудаковат и наивен, как сильно нуждается в его, Йоссариана, защите от порочности нашего мира.
Что же, Нетли и вправду выпало счастливое детство — мало того, он безо всякого стыда признавался в этом! Нетли любил всех своих братьев и сестер, любил их всегда и ничего не имел против каникулярных и отпускных поездок домой. Он хорошо ладил со своими дядями и тетями, со всеми родными, двоюродными и троюродными братьями и сестрами, которых у него насчитывались десятки, со всеми друзьями семьи и почти с каждым, кого он когда-либо встречал, за вычетом, быть может, немыслимо и бесстыдно развратного старика, с которым Нетли и Йоссариан сталкивались при каждом посещении публичного дома и который, судя по всему, провел там всю жизнь в уюте и довольстве. Нетли был хорошо воспитан, хорошо ухожен, обладал хорошими манерами и хорошим достатком. На самом деле он был безмерно богат, однако никто в его стоявшей на острове Пьяноса эскадрилье не винил Нетли ни за благодушие, ни за происхождение из обеспеченной семьи.
