Я вернулась домой, повесила твою шляпу на вешалку, легла в постель и провалилась в какой-то изнуренный, глухой и темный сон. Я проспала до одиннадцати часов, встала и… увидела твою шляпу на вешалке.
Но мама сказала, что это вчера к ней приходил дядя Боря похвастать своей новой шляпой, выпил, как обычно, граммов триста водки «Купол» и ушел, позабыв эту шляпу на вешалке.
И я подумала: «Эх! Шут бы побрал и тебя, Мужчина, и эти наваждения твоей персоной!..»
Твоя телепатическая.
…Что ты сделаешь со мной, читатель, если я признаюсь, что уже третье или четвертое письмо я читал сквозь слезы? Закроешь книгу? Подумаешь, что я размазня, что мужик, да еще офицер, не должен и не может плакать, читая письма любимой? Что ж, воля твоя, читатель – барин… Но я обязан быть откровенным, я не имею права врать или приукрашивать себя, ведь стоит мне, автору, хоть где-то, хоть чуть-чуть изобразить себя супергероем, как всё твое доверие к моему рассказу рухнет на все последующие страницы. А посему…
ШЕСТОЕ ПИСЬМО
Назови мне женщину, которая выжила без любви?
Марина Цветаева повесилась…
Анна Каренина бросилась под паровоз…
Мария Исаева-Достоевская, первая жена Ф.М., умерла от чахотки…
Но можно ли считать мерзавцами мужчин, переживших своих возлюбленных?
«Сексуальное влечение является мощнейшим из всех известных стимулов деятельности. Многие великие люди достигали своего величия благодаря любви. Одним из таких людей был Наполеон Бонапарт. Когда его вдохновляла любовь к его первой жене Жозефине, он был всемогущ и неукротим. И он был не первым и не последним человеком, чья любовная страсть вознесла его над миром… Джордж Вашингтон, Уильям Шекспир, Авраам Линкольн, Роберт Бернс, Томас Джефферсон, Оскар Уайльд, Вудро Вильсон – гениальность этих людей не что иное, как результат сублимации сексуального влечения…» (Н. Хилл. Думай и богатей. США).
Неужели Вашингтон, Шекспир, Линкольн и др. – все до одного скоты и мерзавцы?
И вот Вам, уважаемый, моя точка зрения. Представь себе роман Голубки и Во́рона. Конечно, любовь Голубки окрылит и Во́рона, гарантирую! Но… на время! Она будет звать его в заоблачные выси, потому что голуби – особенно влюбленные – могут летать даже над облаками! А вороны не могут, вороны выше трехсот метров над землей просто задыхаются от разряженного воздуха. То есть если влюбленный Во́рон и поднимется на своих крыльях выше облаков, то продержится там, на высоте возвышенной любви, очень недолго. И тут же рухнет вниз. А влюбленная Голубка – да, пожалуйста! Она же своей любовью так возвышена, что лишь над облаками и может летать!
Потому что любовь – лучшее горючее для полета женщины. Чем больше такого горючего, тем выше она летает. Не зря же говорят, что женщине любовь нужна как воздух. А мне кажется, что, если женщине каждый день говорить, как ты ее любишь, она и без воздуха будет летать.
А мужчине нужно другое горючее. Ему нужно каждый день говорить, какой он могучий, талантливый и деятельный. И тогда он, действительно, горы свернет. Потому что это и есть ваше мужское призвание – горы сворачивать.
При этом я согласна с американским психологом Робинсоном, который говорит, что все, что вы, мужики, делаете, вы делаете ради любви. Едва вылупившись из материнского лона, сразу начинаете орать, чтобы вас взяли на руки и согрели-накормили любовью. А потом получаете в школе пятерки, чтобы мамы вас любили. И делаете открытия, пишете книги и музыку, грабите банки и открываете континенты, убиваете и летаете в космос и в Будущее – всё для того, чтобы мы, женщины, вас любили.
И вот только об этом ты можешь и должен писать романы и делать кино.
Спасибо за внимание.
Твоя философская.
СЕДЬМОЕ ПИСЬМО
Мужчина, привет!
Я сегодня спала с твоим джемпером, в котором улетела. И теперь я понимаю фетишистов. Потому что наш миг был прекрасен, и ангелы были с нами. И это останется нашим, и наше Прошлое уже никто не отнимет.
А утром проснулась и заплакала оттого, сколько страха я пережила, когда тебя выбросило из нашего времени и пока Закоев не получил сигнал из 2024 года от своих «командирских» часов I-watch-Antic. Мне было так страшно, что я писала тебе письма в Никуда, думая: раз пишу тебе, значит, ты есть!
И знаешь, какая мысль пришла мне сейчас в голову? Помнишь, у вас была модная песня: «Я к нему поднимусь в небо, я за ним упаду в пропасть…»? Я ведь это и делала, только сначала летела в пропасть, а потом – уже с тобой – в небо.
Но теперь мне не страшно, потому что прилетели Закоев и Акимов и сказали: ты есть! где-то там, на войне в 2024-м, но есть! Слава Богу! Все свечи всем Святым за тебя!
При этом я ощущаю, что больше не прилечу к тебе. Но я так многое теперь могу! и так многое люблю!
люблю готовить тебе
люблю смотреть, как ты ешь
люблю просто идти с тобой за руку
люблю ловить на себе твой нескрываемо восхищенный взгляд
люблю гладить тебя по волосам, плечам, лицу, всего…
люблю тебя удивлять
люблю лететь к тебе с цветами
люблю, когда ты собираешься и все-все разбрасываешь
люблю предвкушение твоего голоса, когда мой телефон звонит твоим звонком
люблю слышать твои шаги
люблю распахивать тебе дверь
люблю держать тебя ночью за руку
люблю касаться твоих книг
люблю слушать твое спокойное дыхание
люблю заваривать тебе крепкий чай
люблю, когда ты смеешься
люблю…
Тут я услышал, как дверь за моей спиной распахнулась, и знакомый бас сказал:
– Блин! А ты тут ништяк устроился! Пиво найдется?
Это был Серега Акимов.
Часть четвертая. Дурдом.
1
Вы никогда не догадаетесь, куда мы прителепортировались в 2014 год!
На свои же шконки в камере № 72 в СИЗО, вот куда!
При этом я первым делом ощупал свои карманы, но флэшка с нашим фильмом «Упреждение 2024» была на месте, в левом брючном кармане, и я успокоился – мое путешествие сначала в 2034-й, а потом в 2024-й не было сном.
Я огляделся. Вокруг, в розовой полутьме от красной лампочки, убранной на потолке под выпуклую решетку, спали на двухэтажных, вмурованных в пол шконках все те же два доктора физико-математических наук, три бизнесмена и рыжий «позор еврейского народа» Гольдман, а подо мной храпел на нижней шконке Акимов. В камере было жарко от высокой чугунной батареи под зарешеченным окном, и все они, кроме Акимова и меня, спали без одеял, в одних трусах.
