Дед объяснил, обстоятельно и подробно. Тогда я не выдержал и
заплакал. И даже выкрикнул, что не хочу ничего этого знать и лучше бы он молчал…
Дед положил мне на лоб холодную ладонь, подождал, пока я
немного успокоюсь, и сказал:
— Ты не прав, Пит. Страх — в неизвестности. Это единственный
страх, который можно себе позволить. А когда знаешь — бояться нельзя. Можно
ненавидеть и презирать болезнь. Бояться нельзя.
— А ты не боялся, когда был маленький и болел? — обиженно
выкрикнул я.
— Боялся, — помолчав, сказал дед. — Но я был не прав…
Сейчас он был прав. Сейчас он не боялся.
Или имел достаточно сил, чтобы этого не показывать. То, что
случилось с ним, словно бы стало академическим случаем, который он излагал
перед потрясёнными коллегами. А ведь он и впрямь это сделает, с превеликим
удовольствием, если удастся уговорить счётчика отправиться на Землю! Влезет на
кафедру в лекционном зале, оскалится, удовлетворённо взирая на побелевшие лица
СКОБистов, экзобиологов, ксенопсихологов, экстратерральных лингвистов,
дипломатов-инопланетчиков… И гаркнет: «Как ни странно, я всё тот же старый хрыч
Андрей Хрумов, хоть и сижу в уродском теле рептилоида…»
— Как ни странно, я всё тот же Андрей Хрумов, хоть и похож
немного на варана, — сказал дед. — И если Карел не решит очистить свою память,
то мне светит ещё долгая жизнь…
— Так ты меня переживёшь, дед, — сказал я.
— Возможно, — легко согласился он.
Я покосился на деда… на Карела. Счётчик лежал на полу. Будь
это просто рептилоид, он забрался бы на спинку кровати.
— Что он делает, когда ты… снаружи?
— Не знаю, Петя, — сказал дед. — Мне кажется, ему даже
нравится такая возможность. Он же всегда имел два сознания, и вряд ли внешний
мир занимал его больше, чем внутренний. Другой бы на месте счётчика стал
шизофреником, а ему всё равно…
— А ты, деда?
— Я?
Кажется, он попытался вздохнуть, но в теле счётчика это было
непросто.
— Петя, в определённом возрасте такие мелкие неудобства, как
негнущиеся суставы, слепнущие глаза или, например, пребывание в нечеловеческом
теле, отступают перед самой возможностью жить.
— Как ты будешь дальше, дед? — тихо спросил я. — Здесь…
хорошо, здесь только мы и алари. А на Земле?
— Часто ли я выходил из дома в последние годы? — вопросом
ответил дед.
— А счётчик захочет…
— Он предложил мне компромисс. Пятьдесят лет мы пробудем на
Земле. Карел будет послом Счётчиков у человечества. Потом полвека послом у них
буду я, всё равно на их планете человеку не выжить. И по новой.
Это было очень, очень щедрое предложение. И не только для
деда, для всей Земли. Дипломатические контакты — качественно иной уровень в
отношениях с расами Конклава.
Потом до меня дошёл весь смысл его слов.
— Сколько живут счётчики, дед?
— Очень долго, Петя. — Он ответил не сразу. — Куда дольше
нас.
— А про их мир ты что-нибудь узнал?
И в это мгновение рептилоид неуловимо изменился. Он дёрнул
головой, потянулся и резко сказал:
— Пётр, я прошу не затрагивать данную тему.
Секунда — и Карел ушёл, спрятался во второй слой своего
сознания. Но меня словно кипятком обдало. Нет, не с дедом, точнее — не только с
дедом я разговаривал. Счётчик всё время был рядом. Слушал, смотрел, делал свои
выводы.
— Неудобно снимать комнату в доме со стеклянными стенами, —
сказал дед. На этот раз — именно дед…
Была какая-то злая и едкая ирония судьбы в том, что именно
Андрею Хрумову выпало доживать век в нечеловеческом теле. Причём — именно век
по меньшей мере.
Я присел на постели, посмотрел на рептилоида. Нас оставили
вдвоём, вернее — втроём. Вероятно, чтобы мы смогли уладить семейные проблемы?
Увы, бывают ситуации, которые лучше и не пробовать разрешать, ибо разрешить их
просто невозможно.
— Дед, что ты решаешь? Я имею в виду Геометров.
— Дальнейшие решения будут принимать те, кто имеет на это
право, — просто ответил он. — Я предоставлю свои рекомендации, но не от меня
зависит, с кем пойдёт Земля. Надеюсь всё же, что с Геометрами.
— Дед, это ошибка.
— Пётр! — Рептилоид дёрнулся в тщетной попытке изобразить
человеческое возмущение. — Всё описанное тобой не выходит за рамки нормального
общества.
— Выходит, — твёрдо сказал я. — И далеко.
— Пётр, тобой сейчас движет чисто эмоциональная реакция.
Тебя возмутила их структура власти? Власть, построенная на воспитании?
— И это тоже. Понимаешь, это система, не оставляющая шансов.
При любой тирании, любой диктатуре всегда есть сопротивление со стороны
общества. Это от рождения, наверное, закладывается. Пока есть деление мира на
внешний — враждебный и на внутренний — семью, всегда существуют две логики, две
модели поведения… Даже три, — не удержался я, — на стыке двух систем возникает
личность как таковая, сплав общества и наследственности. Это даёт свободу. Но
мир, уничтоживший семью как таковую, становится монолитен. Нет конфликта. Нет
двойной морали. Нет… нет свободы как таковой, наверное…
— Вот я воспитал тебя на свою голову, — промолвил дед, — и
что хорошего?
— А я не просил меня воспитывать, — сказал я.
Дед помолчал, прежде чем ответить:
— Удар ниже пояса, Пит.
Но меня не растрогало детское имя:
— У тебя и пояса сейчас нет. Дед, как бы там ни было, но ты
воспитал во мне именно право решать. Свободу. Так? Ты хотел этого? Так вот, я
уверен, что мир Геометров ничего хорошего Земле не принесёт.
— Петя, ты видел там, у них, нищих?
Я молчал, мне нечего было ответить, но, к счастью, дед решил
усилить эффект:
— Бандитов, преступников?
— Видел. Я сидел в концлагере.
— Если верить твоему описанию, так это не самое ужасное
место, Петя! Миллионы людей у нас живут в куда худших условиях. Ты видел лагеря
беженцев под Ростовом? Или молодёжные трудовые поселения в Сибири? — Дед
повысил голос, выжимая из горла рептилоида всё, что возможно. — Посмотрел на
изнаночку чужой планеты — своя мёдом показалась? Опомнись, Петя! Земля вовсе не
тот курорт, которым ты привык её считать!
Я вспомнил бескрайнюю холодную тундру. Цепочку сторожевых
вышек, на которых обитали Гибкие Друзья. Историка Агарда Тараи, знающего
слишком много правды, но даже при этом не способного протестовать. Баня
почему-то вспомнилась. Словно по контрасту — раскалённый ветер и толпа людей,
боящихся коснуться друг друга. А ещё пацаны из интерната «Белое море» — славные
ершистые мальчишки, которых бережно и с любовью превратят в славных послушных
роботов.
