Пролог
На космодромах трава не растёт. Нет, не из-за свирепого
пламени двигателей, о котором так любят писать журналисты. Слишком много отравы
проливается на землю при заправке носителей и при аварийных сбросах горючего,
при взрывах ракет на стартовом столе и мелких, неизбежных протечках в
изношенных трубопроводах.
Но этот космодром — не земной.
Я сидел на траве, на самом краю огромного неогороженного
зелёного поля. Его можно было счесть теннисным кортом для великанов или
порождением больной фантазии помешанного на гольфе миллиардера.
Впрочем, здесь деньги не в ходу.
Лицо саднило, словно какой-то невидимый садист тёр изнутри
кожу наждаком. Поскольку так оно и было, я старался не обращать внимания на
боль.
На зелёной ладони космодрома в хаотическом беспорядке
торчали маленькие серебристые кораблики. Недавно я уже стоял здесь, но тогда
моё одурманенное сознание не могло оценить зрелище с точки зрения землянина. А
теперь… теперь я умножал боевую мощь каждого корабля на их общее количество,
потом — на предполагаемое число космодромов планеты, добавлял неизвестные — те
корабли, что были в космосе или на планетах Друзей, а также крейсера, которые
вообще не покидают орбит. Результат, конечно, получался весьма приблизительный.
С разбросом в целый порядок.
Но какая разница, что упадёт на голову — тонна кирпича или
десять тонн?
Покусывая травинку, я откинулся на спину. Посмотрел в небо.
Что может быть более неизменным в любом мире и в любое время? Лежать, чувствуя
кислый сок на губах, чувствовать, как засасывает, тянет бесконечное небо… Как
переворачивается мир, и вот уже не ты валяешься на спине, расслабленный и
ленивый, прищуренно вглядывающийся в бездну, а вся планета лежит на твоих
плечах, и ты держишь её над небом. Последний и единственный атлант…
Травяной сок был горьким и едким, его родила чужая земля. А
небо покрывала узорная вязь облаков-для-приятно-прохладной-погоды. Сквозь такую
решётку не упадёшь.
Не мне держать этот мир на плечах.
Я повернул голову, заставляя планету лечь мне под ноги.
Посмотрел на неподвижное тело, лежащее рядом. Мужчина был жив, но сознание к
нему вернётся не скоро.
— Куалькуа, ты закончил? — вслух спросил я.
Да. Ваши лица и кожный покров идентичны, — беззвучным
шёпотом отозвался симбионт.
— Спасибо.
Мимикрировать фигуру?
Мужчина был и плотнее, и выше меня. Маскировка не помешала
бы. Но сама мысль о новой боли, которую принесёт перестройка тела, вызвала
лёгкую панику.
— Не надо.
Присев на корточки, я начал стягивать с чужака одежду.
Хорошо, что здесь предпочитают свободный покрой.
— Как думаешь, прорвёмся? — спросил я существо, жившее в
моём теле.
Возможно.
У куалькуа нет ни деликатности, ни страха смерти. Последнее
время мне это стало нравиться.
Облачившись в одежду чужака, я встал во весь рост. В
полукилометре виднелись низкие здания без окон. Ангары? Ремонтные мастерские?
Заправочные базы?
— Может быть, корабль Римера ещё не уничтожен? — риторически
спросил я. — Хорошо бы вернуться на нём…
Куалькуа не ответил, но, странное дело, мне показалось, что
я уловил отзвук его эмоций. Лёгкая ирония, симпатия и одобрение.
Возможно ли, чтобы существа, используемые как живые
механизмы, как броня и устройства наведения торпед, настолько сроднились с
техникой? Возможно ли, что сентиментальность в отношении корабля стала для них
редким достоинством?
— Пора домой, — сказал я.
Тому, у кого он есть…
— А вы…
Когда-то наша раса не согласилась с решениями Конклава. Мы
взбунтовались. У нас была планета. Теперь там пыль.
Я молчал, глядя на зелень космодрома.
Иди, Пётр. Тебе есть куда возвращаться.
— Надеюсь, — сказал я. — Надеюсь.
Часть первая. Земля
Глава 1
Красно-фиолетовая эскадра Алари. Сотня кораблей,
патрулирующих границы Галактического Конклава.
Сквозь корпус, ставший прозрачным, я смотрел на рассыпанные
в небе блёстки. Стоило остановить взгляд на каком-то корабле, как его
изображение увеличивалось. Хорошая технология у Геометров.
Но разве в ней дело?
Есть в мире вещи посильнее оружия — воля, сила духа,
уверенность в своей правоте, сплочённость. Что может противопоставить Конклав
цивилизации Геометров? Дрязги и раздоры, глухое недовольство Слабых рас,
самоуспокоенность и пресыщенность Сильных. Всё шаткое равновесие рухнет в один
миг. А если ещё постараются регрессоры…
Капитан, мы движемся принудительно.
— Подчиняйся, — сказал я.
Ситуация опасна.
— Всё в порядке. У меня есть инструкции. Это послужит благу
Родины, — оборвал я корабль.
Разведывательный кораблик, принадлежащий Римеру, я так и не
нашёл. Видимо, он уже был уничтожен. На всякий случай. Впрочем, может быть, это
и к лучшему. К компьютеру, вобравшему в себя часть памяти Ника, его манеру общения,
его стихи, я невольно стал бы относиться как к разумному существу. А с этой
машиной, новенькой, никому и никогда не принадлежавшей, было проще. Геометры
ухитрились сделать своих борт-партнёров чертовски сообразительными, способными
к вольному общению и нестандартным реакциям. И при этом оставить их только
машинами.
Наверное, что-то правильное в этом есть. Не зря же ни одна
раса Конклава не использует, по крайней мере широко, системы искусственного
интеллекта, предпочитая прибегать к услугам Счётчиков, Куалькуа или иных
узкоспециализированных существ. В самой мысли о создании нового разума,
возможного конкурента, есть что-то пугающее. Но вот почему Геометры, с их
зацикленностью на единстве и дружбе, упускают подобный шанс? Может быть, когда
вмешивается инстинкт выживания расы, вся идеологическая шелуха облетает?
Ситуация очень опасна, — скорбно сообщил корабль.
— Подчиняйся. Мы проводим миссию Дружбы.
Хорошо, когда идеология стоит на первом месте. Даже если
Геометры допускали возможность угона корабля — они не позволили ему испытывать
подобные сомнения. С заглушёнными двигателями мы вплыли в центр эскадры, к
флагманскому кораблю. Прошла всего неделя с момента, когда я увидел его в
первый раз. Тогда огромный диск производил жалкое впечатление. В своей попытке
захватить корабль Геометров целым и невредимым Алари преуспели, но урон понесли
изрядный. Сейчас же флагман казался абсолютно новеньким. Грозная, неспособная
проиграть боевая машина…
