– Входите, входите, – поторопил он, – а то сейчас соседи выползут. Здесь одни пенсионеры доживают, хранят традиции доносов…
Его манера говорить – цинично-грубоватая и любезная одновременно – произвела на меня почти такое же сильное впечатление, как его собственный вид и вид его большой комнаты. Все это поразило меня до глубины души и вызвало завистливый – что скрывать? – восторг.
В отличие от многих известных мне комнат и квартир – которые прежде я считал прекрасно обставленными – здесь мебель собралась не какая попало, разностильная, а настоящий гарнитур розовато-бежевой карельской березы, тяжелый и обтекаемый по моде сороковых. И было очевидно, что реставрировано все это не самодеятельными умельцами, а настоящим мастером, по всем правилам. И бронза повсюду стояла целая, головы и руки произведений мелкой пластики не были обломаны, более того – зелень, считавшаяся у нас очень стильным украшением бронзы, была счищена, металл сиял… А большую часть комнаты занимали вовсе не виданные предметы: два одинаковых, поднятых на невысокие ножки и вращающихся на них книжных шкафа. Судя по корешкам переплетов, все пространство шкафов было отдано полной энциклопедии Гранатъ…
– Без двух томов, – уточнил он, усаживая меня в глубокое кресло, обитое толстой, как седельная, кожей. – Коньяку?
Надо ли сообщать, что коньяк был французский, настоящий Camus, и налит в пускающие тусклую радугу специальные бокалы в виде больших пузырей…
Почему он рассказывал мне все то, что не выбили бы из него никакие следователи, зачем ему нужно было быть откровенным на грани явки с повинной? Самолет его должен был взлететь только завтра под вечер, и я, как честный советский человек, вполне мог успеть в лубянскую приемную на Кузнецком… Только задним числом вспоминая этот страннейший случай, я сообразил: дело было не в том, что он вдруг безгранично доверился мне, – скорей всего, он совсем мне не доверял, а просто потешался моими страхами, нравственными мучениями и прочими детскими переживаниями. Бояться ему было нечего, никаких доказательств истинности его преступлений в стране не осталось, а фантазии и пьяную болтовню случайных знакомых к делу, даже секретному, не подошьешь.
…Богатство У. началось с большой клеенчатой черной папки, которую он вытащил из только что выселенной тишинской двухэтажки. В папке лежали три десятка рисунков Бакста в безукоризненном состоянии. Можно было только догадываться, как папка оказалась в жилище древней малограмотной старухи, когда-то приехавшей из Костромы в этот особнячок прислугой, пережившей всех хозяев и вот увезенной в Ясенево на недолгие два месяца одинокого дожития. За Бакста в комиссионке на Арбате сразу дали столько, что хватило и на щедрую благодарность врачам, сделавшим вполне здоровому У. документы об инвалидности, с которыми можно было получать нищенскую пенсию и никогда больше не работать инженером по технике, черт бы ее взял, безопасности, – и на изобильную жизнь в течение полугода…
…А по истечении этого полугода ему снова крепко повезло. К этому времени он уже знал, что и где искать, и был уверен в своем таланте – ни минуты не сомневаясь, обгоняя ленивых работяг, сразу сорвал именно ту доску кривого пола, под которой обнаружился несгораемый ящик, набитый фунтами времен Виктории, бумагами Credit Lyonnais и долговыми расписками на немецком. За ящик целиком, со всем содержимым, уже появившийся среди деловых знакомых коллекционер, он же скупщик, без торговли выложил первую назначенную У. цену. Впрочем, спустя время знающие люди объяснили У., что некоторые банковские обязательства не утратили силу и, таким образом, он продал драгоценный сейф за сотую долю его настоящей цены. Но У. не расстроился – и полученной суммы хватало на следующие уже не полгода, а года три в роскоши и беспечности…
Понемногу везение любителя старья стало профессией небрезгливого дельца. Он приручал рабочих известным русским способом, как только они окружали обреченный дом, и они работали осторожно, а иногда даже сами несли ему какую-нибудь шкатулку, которую он не заметил. Эту самую энциклопедию Гранатъ они обнаружили в двух огромных сундуках такого гнилого вида, что даже У. ими пренебрег. А работяги еще и помогли ему погрузить книги в еле передвигающийся автобус, который привозил их на смену, и шофер за десятку доставил сокровище в квартиру У., где оно и осталось – продавать было невыгодно, собрание было немного неполным, что сильно снижало цену, а собственного удовольствия не уменьшало. В тот раз У. расплатился с пролетариями не водкой, а настоящими деньгами, о чем тут же пожалел: увлечение щедрого чудилы могло превратиться в соблазн для этих простых людей, и из помощников они стали бы соперниками…
А потом он сам пережил превращение из полукриминального археолога – ведь по закону любая находка на территории СССР принадлежала государству, нашедшему же полагалась четверть официально назначенной стоимости – в настоящего преступника. Он свел знакомство с мелким чиновником, по службе имевшим доступ к планам сноса старых домов. Нищий писарь после нескольких обильных ужинов в лучшем – и едва ли не единственном в городе – рыбном ресторане «Якорь» на углу улицы Горького и Большой Грузинской согласился сообщать о ближайших разрушениях в центре стремительно хорошевшей столицы. Поиск кладов сделался индустрией, во главе которой стоял У. Он владел информацией, которая в любом предприятии есть половина успеха. Вершиной его деятельности стала находка в Сокольниках, куда постепенно переместилось буйство сносов. Рабочие раскатали бревенчатый барак, У. без особого интереса принялся бродить по засыпанному обломками чьей-то жизни прямоугольнику фундамента. Что-то притягивало его взгляд, он не сразу понял что: на одном из бревен были довольно ясно видны распилы – из бревна была вынута и вставлена на место четверть толщины примерно в полметра длиной. У. молча взял у одного из разрушителей топор, поддел, поддел еще раз… За месяцы кладоискательства он приобрел порядочные навыки физической работы. Деревяшка вывалилась, У. отреагировал мгновенно – никто из рабочих не успел рассмотреть находку, а он уже засунул тяжелый полотняный мешочек в старый докторский баул, с которым всегда ходил на дело. У него было достаточно опыта, чтобы сразу понять, что он нашел: немедленно поехал домой, в метро ничего не мог с собой поделать – смотрел по сторонам со страхом. Баул глухо звякал…
В полотняном мешке тесно лежали тридцать столбиков в плотной светло-коричневой бумаге, в каждом столбике – по десять николаевских золотых десяток…
После этого еще примерно год он работал как одержимый, и ему везло, как не везет обычным людям. Однажды из картонной коробки с оленями на крышке от шоколадного ассорти, съеденного четверть века назад, он вынул горсть колец и серег. Прикормленный ювелир, оглядываясь, абсолютно точно сказал, у кого они не были найдены во время обыска: «Вот это я сам ей продал…»
Наконец У. принялся искать надежный канал и нашел его довольно быстро. Посол некоего микроскопического государства был известен в Москве тем, что постоянно собирал на пьянки – впрочем, с официальными приглашениями на дорогой бумаге – наиболее заметных персонажей столичной полудиссидентской богемы. Скорей всего, работал посол не только на свою страну и еще три-четыре других, но и на известное советское учреждение, оно и позволяло ему сомнительные сборища. У. это отлично понимал – тем не менее решился: он верил, что деньги пересилят всё. Попал в число приглашенных как известный коллекционер, послонялся в нервной толпе с хайболом джина в руке и, выведя посла в садик позади резиденции, ясно и просто сделал свои предложения. Как и предполагал, они были так же ясно и просто приняты. Полотняный мешочек, а также несколько свернутых в тугие трубки полотен с оглушительными подписями, десяток затертых томиков с автографами, которым нашлось бы место во многих музеях, и, наконец, бархатный кисет с камнями, слишком крупными для настоящих, но, без сомнения, настоящими, пересекли границу в дипломатических вализах. В обратном направлении проследовал номер счета, заведенного на имя У. в достойнейшем цюрихском банке. Счет был не миллионный, но вполне приличный, достаточный для открытия маленькой антикварной лавки – посол обещал помочь советами и знакомствами…
