— И что тут необычного?
— А вот эти два пробела?
— Мало ли? — пожал плечами Смирнов. — Может, твой Павлов плохо искал?
— Нет, — покачал головой Казимов. — Он сделал все, что мог.
— А у самой директрисы спрашивал?
— Нет, конечно.
— Ну так спроси.
— Я спрошу. Но где гарантия, что она скажет правду.
— А ты проверь ее слова. Если подтвердятся, значит, все в порядке. По крайней мере, ты будешь знать, что и где искать.
Казимов задумчиво покачал головой:
— Так-то оно так… Но дело не только в директрисе.
— А что?
— Учителя.
— Тоже пробелы в биографиях? — усмехнулся Смирнов.
— Еще какие.
— Серьезно?
— Угу. Вот послушай. Возьмем, к примеру, того же трудовика. Служил на флоте, затем восемь лет пустоты. Появляется в Ленинграде, работает на заводе, заканчивает курсы переквалификации и нанимается в школу. Теперь химик.
— А с ним что не так?
— Сейчас расскажу. Закончил педагогический университет, работал два года учителем, затем уехал из Питера. Куда — неизвестно. Вернулся через три года, трудился лаборантом в местном НИИ, потом стал учителем в нашей школе.
— Ну а русист? С ним, по-твоему, тоже не чисто?
— Суди сам. — Казимов взял следующий листок. — После института два года о нем ни слуху ни духу. Родственники уверены, что он был на стажировке в Швейцарии, но нигде об этом нет никаких записей — я проверил. Судя по всему, он за границу не выезжал. По крайней мере, официально. Затем он появляется и работает в школе. Причем вначале он вел рукопашный бой и только три года назад стал преподавать русский и литературу.
Казимов отложил листок и накрыл ладонью папку.
— И та же картина со всеми учителями этой школы, Валер. У каждого в биографии есть пробел.
Смирнов нахмурился.
— У каждого?
— Абсолютно. В разное время, но все работники этой школы где-то пропадали.
— Мне это не нравится.
— Мне тоже.
— Но еще больше мне не нравится то, что ты это раскопал.
— В смысле? — Казимов поднял брови.
— Подумай сам. Во что мы можем вляпаться?
— На что ты намекаешь? — Казимов усмехнулся. — КГБ?
— Все может быть.
— Ты параноик!
— Эта школа не такая, как другие, согласись.
— Да, людям нравится в ней работать.
— Пять дней назад несколько классов водили на медосмотр в местную поликлинику.
— Ну и что?
— А то, что у детей взяли заодно и кровь на анализ. Вот только теперь результаты не могут найти.
— Ты узнал это в поликлинике?
— Да, сегодня утром. Результаты потерялись. Возможно, их ошибочно отправили в архив.
— А копии остались?
— Нет.
— Тот, кто делал анализы, помнит, что в них было?
— Нет. У них есть специальная машина, которая проводит исследование образца крови и распечатывает результат. Никто в лаборатории не видел, что было в анализах, — они просто отложили их в общую стопку, чтобы передать врачу. Но до того они так и не дошли.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Взлом архива, верно?
Казимов кивнул:
— Все сходится. Посуди сам. У учеников берут кровь на анализ, результаты попадают в архив, их видит Миронова. Она сообщает своей знакомой Растоповой, юристу, что с анализами не все чисто. Возможно, они собираются пойти в полицию или решают шантажировать школу. Если честно, последнее мне кажется более вероятным, потому что иначе трудно объяснить, как об этом стало известно убийце. Или убийцам. Дальше женщин устраняют, превращая место преступления в сцену достойную руки маньяка.
Смирнов с сомнением покачал головой.
— Что должно было быть с этими анализами, чтобы так расправиться из-за них с двумя женщинами?
— Мало ли. Например, допинг. Ты заметил, сколько у школы спортивных наград? Сплошные первые места!
— Даже если допустить, что детям давали стимуляторы, это не повод для убийств.
— Тебя смущает их жестокость?
— А тебя нет? Такой почерк подходит скорее психопату, а не педагогу.
— Кто только не сходит с ума, — резонно заметил Казимов. — Привести примеры из судебной практики?
— Не надо, — поморщился Смирнов. — Знаю не хуже тебя.
— Если этот допинг имеет отношение к наркотикам, — пояснил Казимов, — то повод для убийств был. И даже для того, чтобы замаскировать их под работу маньяка. Страх делает с людьми жуткие вещи. Помню случай в позапрошлом году…
— А что ты скажешь насчет Принцессы Сибари? — перебил Казимова Смирнов. — И списка, по которому происходили убийства.
— Я думал об этом, — кивнул дознаватель. — Но погибли только две женщины и священник. Преступник заявил, что больше убивать не намерен? Почему? Если он маньяк, то не должен останавливаться. Кроме того, раскидать листовки в школьных туалетах проще всего было учителю. Так же, как воспользоваться кабинетом химии для приготовления соляной кислоты. И там же можно было раздобыть эфир. Что же касается Принцессы Сибари, то тут все было сработано очень просто.
— Неужели?
— Сейчас сам убедишься. Я думаю, что, когда Растопова и Миронова начали шантажировать школу, преступники раскидали листовки и сами опубликовали в Интернете «заказ» на этих двух мамаш. Недаром же дочка Мироновой утверждает, что ничего такого не делала.
— Зато сын Растоповой делал, — заметил Смирнов.
— Совпадение, я уверен. Убийц интересовали только два человека, поэтому остальных убирать ни к чему. Этим и объясняется обещание нашего «маньяка» прекратить убийства.
— А священник? Ты считаешь, что Миронова рассказала ему про анализы?
— Да, и, вероятно, сделала это на исповеди. После ее смерти отец Севастьян, должно быть, решил нарушить правила и рассказать обо всем.
— Как об этом мог узнать убийца?
— Скорее всего, священника сдала сама Миронова. Ее ведь пытали, помнишь?
Смирнов кивнул. То, что говорил Казимов, казалось очень даже возможным. Более того, следовало признать, что все факты действительно укладывались в эту теорию.
— Вообще-то похоже, что ты прав, — проговорил он. — Но тогда возникают следующие вопросы.
— Вот-вот. — Казимов достал сигарету и зажигалку, но закуривать не торопился. — Кто убийца? Насколько во всем этом замешана администрация школы? И вообще, есть ли в этой школе хоть один невиновный.
