— Наш мир очень молод, — сказал Ромарик. — Все эти войны являются болезнями роста. Когда-нибудь мы станем мудрее и научимся жить в мире друг с другом. Если не умрем в процессе взросления.
— Кто-нибудь обязательно выживет, — сказал Федерик.
— А что известно о магии Красных? — поинтересовался я. В этой части моего образования зиял пробел величиной с гору. Исидро не уделял Восточному континенту большого внимания. В отличие от Мигеля, но его в основном интересовали бойцы.
— Это очень странная магия, отличающаяся от магии Вестланда, — сказал Федерик. — Изначально носителями магии Вестланда были эльфы, и уже от них искусство перешло к другим расам. Магия Вестланда — это магия личностей, магия индивидуальная и штучная. Сила каждого чародея не зависит от внешних факторов, и ограничения налагает только уровень мастерства каждого волшебника. Магия Красных другая. Это магия толпы.
— Магия толпы? — переспросил я. — Впервые слышу такой термин.
— Каждое живое существо обладает способностью к накоплению маны, — сказал Федерик. — У некоторых эти способности настолько слабы, что им за целый год не удастся даже заговорить больной зуб, но они есть у каждого. Маги Вестланда обладают способностью накапливать ману в себе. Люди Восточного континента убили всех эльфов прежде, чем те успели их чему-то научить, поэтому им пришлось изобретать собственное искусство. Чародеи Красного Континента способны управлять маной, принадлежащей не им лично, а другим людям. При условии, что люди делятся с ними своей магической энергией добровольно.
— Собственно говоря, поэтому они и отрицают, что они — маги, — сказал Ромарик. — То, что у нас называется чарами и заклинаниями, у них носит название «изъявления воли народа». Тамошние чародеи называют себя представителями народа, депутатами, или, на более высокой ступени, народными трибунами. Если магическую поддержку трибунов осуществляет большое количество народа, они могут творить очень сильные заклинания.
— Но сами по себе трибуны ничего не могут, — сказал Федерик. — Управляя чужой маной, они не умеют накапливать собственную, и потому без поддержки армии их маги слабее даже шаманов гоблинов.
— Их чародеи никогда не путешествуют в одиночку и странствуют только во главе армий, — сказал Ромарик.
— Они напоминают мне паразитов, живущих за чужой счет, — сказал я. — Это отвратительно. Красные совершенно правы, то, что они делают, нельзя назвать искусством.
— Но они могут быть очень могущественны, — сказал Федерик. — Тысячи людей, не способных к магическим действиями в нашем понимании этого слова, способны накопить куда больше маны, чем любой отдельно взятый чародей Вестланда. И народные трибуны придают этой мане форму и вектор.
— И люди отдают им свою ману добровольно? — спросила Карин. — Слепо? Никак не влияя на конечный результат заклинания?
— Одно слово — фанатики, — пожал плечами Ромарик. — Насколько мне известно, за каждым их магом закреплено определенное число людей, так называемых доноров маны. У народных трибунов доноров больше, чем у депутатов, но самое большое количество доноров у их вождя, верховного жреца культа Рхнера.
— То есть, могущество такого чародея зависит от внешних факторов, на которые сам чародей никак не может повлиять?
— Да.
— А почему они не могут добровольно отдать всю свою ману одному человеку, этому их вождю? — спросила Карин. — Полагаю, тогда он бы сразу стал богом.
— Возможно, такая мысль приходила в их головы, — сказал Федерик. — Но дело в том, что ограничения все равно существуют. Есть конечное количество маны, которое может контролировать один чародей. При превышении этого количества все идет в разнос. Фигурально выражаясь, чародей не должен пытаться откусить больше, чем он может проглотить.
— Запредельного могущества не существует, — сказал Ромарик. — Мироздание соблюдает баланс, при попытке нарушить который миры обычно летят в пропасть. Существует теория, согласно которой поразившая эльфов Вестланда эпидемия была вызвана заигрыванием с могущественными силами природы.
— Гномы в это верят? — спросил я.
— Нет, — сказал Федерик. — Эльфы не стали бы прыгать выше головы, они хорошо знали пределы своих возможностей. Я думаю, вирус пришел извне. Впрочем, мы слишком мало знаем о природе подобных болезней, чтобы вообще строить хоть какие-то теории. И мы пока не готовы экспериментировать с такими материями без опасения вызвать еще одну катастрофу.
— Есть версия, что вирус на эльфов наслали люди, — сказала Карин.
— Суеверия, — отмахнулся Федерик. — Конечно, эпидемия эльфов сыграла человечеству на руку, но я не верю, что у кого-то из разумных существ в те времена хватило бы сил, чтобы устроить такое. Не говоря уже об этической стороне вопроса. Кем надо быть, чтобы обречь на умирание целую расу?
— Политиком? — попытался угадать я.
— Скорее, сумасшедшим, — сказал Федерик. — Эльфы пустили людей на свой континент. Разрешили строить города, возделывать поля, охотиться. Вели себя, как радушные хозяева, встречавшие дорогих гостей. А гости вдруг решились на убийство?
— Но что было бы с людьми в перспективе, если эльфы бы остались хозяевами континента и дальше? — спросил я.
— Кто знает? Я не буду врать. Конечно, в те времена все было не так благостно, как я только что описал, — сказал Федерик. — Были локальные стычки, без которых не обходится при столкновении двух разных культур. Но я думаю, что в итоге люди и эльфы нашли бы компромисс без большой войны. Эльфы многому научили людей, но они учились и сами. Когда человеческие корабли пристали к южному побережью Вестланда, у эльфов не было животноводства. А сельское хозяйство существовало на зачаточной стадии. Зато теперь на Зеленых Островах зеленеют луга и пасутся стада.
— Разве люди не чувствовали себя неполноценными при эльфах? — спросила Карин.
— С чего это? — удивился Ромарик.
— Ну, эльфы живут дольше, более искусны…
— Ты чувствуешь себя неполноценной в моем обществе? — спросил Ромарик. — Мне триста двадцать семь лет. Я могу создавать механизмы, устройство которых ты не в состоянии даже представить. Я жил до твоего рождения, и, возможно, буду жить после твоей смерти. На тебя не давит мое могущество, девочка?
— Нет, — сказала Карин.
— Почему? Потому что я ниже ростом?
Карин покраснела от смущения. Впервые я видел своего телохранителя в таком состоянии.
— Я открою тебе секрет, девочка, — сказал Ромарик. — Ты не выше меня, а я не выше тебя. И неважно, кто сколько лет и зим оставил за своей спиной, и сколько кому их еще осталось. Потому что все мы живем в настоящем, здесь и сейчас, и настоящее у нас одно на всех. Это ведь всего лишь один миг — настоящее. Мы разные, а он один.
— Трое стариков взялись поучать молодежь, — улыбнулся в бороду Сегерик. — Мы действительно разные, король. Мы рассуждаем о жизни, а они просто живут.
