Вино задает тон беседе — неспешной, похмельному сбивчивой, не то чуть грубоватой, не то игривой.
— Люблю ужинать на воздухе, — говоришь ты, а я посмеиваюсь. — Ты чего? — спрашиваешь ты.
— Глупышка, мы же не голые, — поясняю я.
Теперь твоя очередь смеяться.
— Да я не о том. Впрочем, разве ты не чувствуешь себя так, словно с тебя сняли всю одежду?
Ты замолкаешь и жестом предлагаешь мне прислушаться к окружающему пространству. До нас доносятся звуки ночного леса, шелестящий воздух касается наших лиц. Вино играет моими мыслями. Небо — такое близкое. И ты смотришь требовательно: мне обязательно нужно все это услышать, почувствовать.
Мы обнажены перед миром, открыты ему. И мир — обнаженный — открывается нам.
aloof, adj.
отчужденный, нареч.
Я всегда так делаю. Еще со школы люблю задавать этот вопрос:
— О чем ты сейчас думаешь?
Это всегда — от отчаяния. Я знаю, что все равно мне никто честно не ответит, что все пойдет не так. И все-таки я продолжаю надеяться: а вдруг сработает?
anachronism, n.
анахронизм, сущ.
— Пойду договорюсь насчет лошади с повозкой, — скажешь ты.
А я отвечу:
— Подожди. Я думал, мы катер на воздушной подушке закажем.
anthem, n.
гимн, сущ.
Наше шестое (может быть, седьмое) свидание. Я готовлю ужин, а ты вызываешься разобраться с посудой. Ты не даешь мне даже помочь тебе вытереть тарелки. А потом ты садишься рядом со мной и кладешь ноги мне на колени. От тебя слегка пахнет кухней — стряпней и моющим средством. Я наливаю тебе второй бокал «нашего» дешевого вина. Ты тяжело вздыхаешь: ощущение такое, словно мы только что дали банкет на тысячу персон, а про обслуживающий персонал забыли и за всех официантов и судомоек отдуваться пришлось тебе одному.
Мы молчим. Мне становится не по себе: неужели это все? Мы так недавно знакомы, что я все еще пугаюсь каждой паузы в разговоре. А вдруг это первый знак того, что нам вскоре нечего будет сказать друг другу? Мне все еще хочется производить на тебя впечатление, хочется впечатляться тобой, чтобы потом делиться своей впечатленностью с друзьями и подругами: вот, мол, как у меня все… Я еще не верю, что это происходит со мной на самом деле.
— Если бы тебе пришлось стать целой страной, — ни с того ни с сего говорю я, — какой у тебя был бы гимн?
Я жду в ответ какой-нибудь известной, уже существующей песни, например «What a Wonderful World» или «Que sera sera», наконец, какого-то прикола, попытки отшутиться. Не удивила бы меня песенка вроде «Hey Ya!» («Эх, встряхнуть бы всю мою страну, потрясти ею, как сырым поляроидным отпечатком»).
Твой ответ застает меня врасплох:
— Это, наверное, был бы блюз.
А затем запрокидываешь голову и, прикрыв глаза, начинаешь мурлыкать какой-то блюзовый рифф:
О-о-о, да… О-о-о, да…
Работа меня достала
О-о-о, да… О-о-о, да…
Но ведь надо платить ипотеку
О-о-о, да… О-о-о, да…
Мама с папой меня никогда не любили
О-о-о, да… О-о-о, да…
Все чувства во мне давно уже сдохли
О-о-о, да… О-о-о, да…
Зато я знаю, зачем я здесь, в этом мире
О-о-о, да… О-о-о, да…
Чтобы мыть твою грязную посуду
О-о-о, да… О-о-о, да
Будь осторожнее со своими желаниями
О-о-о, да… О-о-о, да…
Все свое дерьмо я прячу в глубине души
О-о-о, да… О-о-о, да…
Сколько несчастных людей
О-о-о, да… О-о-о, да…
Попалось в мои сети
О-о-о, да… О-о-о, да…
Но вот что я тебе скажу
О-о-о, да… О-о-о, да…
Тебе придется перерисовать карту мира…
О-о-о, да… О-о-о, да…
Я — маленькая, но очень гордая страна
О-о-о, да… О-о-о, да…
Этот девиз начертан на моем флаге
О-о-о, да… О-о-о, да…
А впрочем, хреновый мир достался нам с тобой
О-о-о, да… О-о-о, да…
Так что лучше давай — смеши меня дальше
Ты замолкаешь, открываешь глаза и смотришь на меня. Я аплодирую.
— Хватит зря ладони отбивать, — говоришь ты. — Давай лучше помассируй пяточки уставшей звезде блюза.
Ты не спрашиваешь, каким был бы мой гимн. Но это, наверное, и к лучшему: все равно я не знаю, что сказать в ответ.
antiperspirant, n
антиперспирант, сущ.
— Ничего хорошего не вижу в том, чтобы пахнуть пекарским порошком, — заявляю я.
— Содой, — поправляешь ты. — Пищевой.
— Есть такой рецепт пирога: всего поровну. Так вот, если мне приспичит испечь такое чудо, я могу взять по фунту масла, муки, сахара и засунуть все это дело тебе под мышку. Соды там уже как раз столько же.
— Слушай, с чего мы об этом заговорили? Напомни, как мы вообще эту тему затронули.
— Ты больше не чувствуешь запаха пышной сдобы, которую сыплешь себе под мышки. Ты к соде адаптировался и больше на нее не реагируешь. А у меня такое ощущение, что я сплю с бакалейной лавкой.
— Хорошо, — отвечаешь ты.
Я интересуюсь:
— Что — хорошо?
— Прошу отметить: я вступаю на путь соглашательства и полумер — исключительно ради мира и гармонии в наших отношениях. Через десять минут состоится торжественное сожжение моего дезодоранта. Надеюсь, эта хрень горючая.
— Сделай одолжение, — говорю, — я эту гадость терпеть не могу. Честное слово.
— А я терпеть не могу волосы у тебя на пальцах ног.
— Буду носить носки, — обещаю я. — Все время. Не буду снимать их даже в душе.
— Просто имей в виду, — говоришь ты. — Когда-нибудь ты попросишь меня отказаться от чего-то, что мне действительно дорого, и, боюсь, добром дело не кончится.
antsy, adj.
нервный, прил.
Никогда, клянусь, никогда больше не поведу тебя в оперу!
arcane, adj.
сокровенный, прил.
Джоанна первой обратила на это внимание. Дело было так: мы заглянули к ней в гости, и она стала рассказывать, что в доме через дорогу живет женщина, занимающаяся йогой. Так вот, эту соседку отлично видно из окон Джоанны. По ее словам, все эти упражнения очень странно выглядят, если наблюдать со стороны.
