Это машина Адама Кассиди. Сегодня у него занятия в школе. Но я звоню в администрацию, представляюсь его отцом и говорю, что Адам записан на прием к врачу. Прием может затянуться на целый день.
Ехать два часа. Понятно, что это время следовало бы использовать для изучения его памяти, но у меня есть предчувствие, что Адам для меня – эпизодическая фигура. Время от времени у меня случаются такие дни, и тогда я пользуюсь памятью по минимуму: просто чтобы прожить день. Я так наловчился, что, бывало, умудрялся прожить целый день, ни разу не коснувшись ни одного воспоминания. Уверен, что для моих тел это были скучные дни, потому что для меня они были исключительно скучными.
Большую часть пути я думаю о Рианнон. Как вернуть ее? Как удержать ее расположение? Как все уладить?
Подъехав к ее школе, ставлю машину там же, где оставляла ее Эми Трэн. Школьный день уже в самом разгаре, и, едва открыв дверь, я сразу оказываюсь в толпе. Перемена заканчивается, и у меня не больше двух минут, чтобы найти ее.
Не представляю, где она может быть. Не знаю даже, какой сейчас по счету урок. В поисках Рианнон проталкиваюсь по коридорам, ищу ее везде. На меня кто-то налетает, советует надеть очки. Я ни на кого не обращаю внимания. Есть другие люди – и есть она. Кроме нее, мне никто не нужен.
Я прошу мироздание направлять меня. Полностью полагаюсь на инстинкт: я знаю, что он исходит откуда-то извне, что он не является принадлежностью этого тела, равно как и моей.
Она уже заходит в класс. Но останавливается. Поднимает глаза. И видит меня.
Не знаю, как это объяснить. Я похож на остров посреди коридора, люди обтекают меня со всех сторон. Она – другой остров; стоит теперь, повернувшись спиной к двери. Я вижу ее глаза: она точно знает, что я – это я. Меня невозможно узнать. Но она тем не менее узнает.
Она начинает двигаться в обратном направлении – от двери класса в мою сторону. Звенит второй звонок, и коридор быстро пустеет; ученики разбегаются по классам, оставляя нас наедине.
– Ну, здравствуй, – говорит она.
– Здравствуй, – отвечаю я.
– Я так и думала, что ты придешь.
– Ты не сердишься?
– Нет. – Она оглядывается на двери класса. – Хотя твои визиты всегда отражаются на моей посещаемости. Как тебя сегодня зовут?
– Зови меня А, – говорю я. – Для тебя я всегда А.
На следующем уроке у нее контрольная, которую нельзя пропустить. Поэтому мы не уходим из школы. Когда мы встречаем других ребят, у которых сейчас свободное окно в занятиях, или таких же прогульщиков, как и мы, она становится более осторожной.
– Джастин на уроке? – спрашиваю я, понимая ее опасения.
– Должен быть. Если не решил прогулять.
Мы отыскиваем пустой класс и заходим внутрь. Стены увешаны шекспировской тематикой: значит, это либо кабинет английского, либо помещение драмкружка.
Мы садимся на последний ряд, чтобы нас не было видно через дверное окошко.
– Как ты поняла, что это я? – (Мне это нужно знать.)
– По твоему взгляду, – отвечает она. – Это не мог быть никто другой.
Вот что вершит любовь: у тебя появляется желание переделывать мир. Выбирать персонажей, устанавливать декорации, выстраивать сюжет. Любимое существо сидит напротив тебя, и ты хочешь сделать все, что в твоих силах, чтобы это длилось бесконечно. И когда вы остаетесь наедине в пустой комнате, ты можешь отважиться и сказать себе, что у тебя это получилось, что так и будет.
Я беру ее за руку, и она не противится. Почему? Что-то изменилось между нами или это из-за того, что у меня другое тело? Ей приятнее держать за руку Адама Кассиди?
Между нами уже не проскакивают искры, атмосфера разряжается. Все идет к тому, что не будет ничего, кроме откровенного разговора.
– Пожалуйста, извини меня за тот вечер, – снова прошу я.
– На мне тоже часть вины. Я не должна была ему звонить.
– Что он говорил? Потом?
– Он все время называл тебя сучкой черномазой.
– Прелестно.
– Думаю, он почуял ловушку. А впрочем, не знаю. Просто понял: что-то тут не так.
– И поэтому прошел испытание. Наверное.
Рианнон отстраняется:
– Это нечестно.
– Извини.
Интересно получается: у нее хватает твердости характера, чтобы противоречить мне, и в то же время она становится мягкой, как воск, когда дело касается Джастина. Я очень рад, что мне удалось добиться ее доверия, и она теперь не стесняется отстаивать свои взгляды, но все же хотелось бы, чтобы не всегда за мой счет.
– Как ты хочешь жить дальше? – спрашиваю ее.
Она выдерживает мой взгляд:
– А что ты хочешь мне предложить?
– Я хочу, чтобы ты поступала так, как чувствуешь, как было бы лучше для тебя самой…
– Не продолжай, – прерывает меня она.
– И почему же?
– Потому что это ложь.
Ты сидишь совсем рядом , думаю я. Так близко, что я могу тебя коснуться .
– Давай вернемся к моему первому вопросу. Как ты хочешь жить дальше?
– Я не хочу лишиться всего ради чего-то неопределенного.
– А что во мне такого неопределенного?
Ей смешно:
– Неужели еще что-то нужно объяснять?
– Оставим пока в стороне мою непохожесть на обычных людей. Ты знаешь, что стала для меня самым важным человеком из всех, что встречались мне в жизни. Это определенность.
– Мы знакомы всего две недели. Вот в чем неопределенность.
– Ты знаешь обо мне больше, чем кто-либо другой.
– А ты обо мне – нет. Пока что.
– Ты не можешь отрицать, что между нами что-то есть.
– Да, не могу. Что-то действительно есть. Я не понимала этого, но неосознанно ждала твоего появления, до тех пор, пока не увидела тебя утром. А когда увидела – все это подспудное ожидание мгновенно и проявилось. Это что-то такое… Впрочем, едва ли в этом есть какая-то определенность.
Я знаю, о чем бы хотел тебя попросить , так и рвется с моего языка. Но я себя сдерживаю. Потому что понимаю – это будет еще одна ложь. И она меня на ней поймает.
Она смотрит на стенные часы:
– Мне надо подготовиться к контрольной. Да и тебе пора вернуться к жизни своего Адама.
Не могу удержаться и спрашиваю ее:
– Разве ты не хочешь меня видеть?
Она задумывается на мгновение:
– Хочу. И вместе с тем не хочу. Каждая наша встреча на самом деле все только усложняет.
– Значит, мне просто не нужно здесь показываться?
– Давай пока будем переписываться. Хорошо?
