Под окнами раздается нетерпеливый гудок. Выглядываю: должно быть, это машина Остина. Я пробегаю через кухню, на ходу торопливо здороваясь с родителями Уго. Сажусь в салон: парень на пассажирском сиденье (Уильям) перебирается на заднее, к своему другу (Николасу), освобождая для меня место рядом с моим бойфрендом. Остин, со своей стороны, бросает на меня быстрый взгляд и удивленно спрашивает:
– И в этом ты поедешь на парад?
Но думаю, он просто шутит.
Всю дорогу в машине продолжается неторопливый разговор, но я в нем практически не участвую. Мои мысли далеко отсюда.
Не надо было посылать Натану это сообщение.
Всего одна коротенькая строчка, но в ней – признание.
С самого момента нашего появления в Аннаполисе Остин чувствует себя в родной стихии.
– Как же тут весело! – повторяет он все время.
Мы согласно киваем. По правде говоря, эти аннаполисские гей-парады не очень тщательно продуманы: такое впечатление, что военно-морской флот на один день призвал в свои ряды геев и лесбиянок, а разношерстная толпа зевак собралась, чтобы радостно проводить их на службу. Погода бодрит: свежо и солнечно. Остину очень нравится, когда мы держимся за руки и размахиваем ими в такт шагам, как будто идем по дороге из желтого кирпича в стране Оз. В обычных обстоятельствах мне бы это тоже понравилось. У него есть полное право гордиться и радоваться этому дню. Не его вина, что я сегодня так рассеян.
Я высматриваю в толпе Рианнон. Просто не могу удержаться. И каждый раз Остин меня на этом подлавливает.
– Ищешь кого-то знакомого? – тут же спрашивает он.
– Нет, – с искренним видом отвечаю я.
Ее здесь нет. Она не приехала. И глупо было с моей стороны на это рассчитывать. Она не может бросать все свои дела и мчаться на встречу каждый раз, как я оказываюсь в пределах досягаемости. Ее жизнь не менее важна, чем моя.
Мы доходим до угла, где топчутся несколько демонстрантов, протестующих против нашего праздника. Не понимаю таких людей. Ведь это то же самое, что протестовать против рыжих.
По своему опыту знаю, что страсть – это одно, а любовь – совсем другое. Пол человека никогда не имел для меня значения; я влюблялся в личность. Я понимаю, это трудно объяснить, хотя для меня тут все предельно ясно.
На память приходит Рианнон, ее явное нежелание затягивать тот наш поцелуй, когда я был Келси. Надеюсь, причина не в этом: тогда было слишком много других поводов для волнения.
Глаз выхватывает один из плакатов: «Гомосексуализм – работа дьявола». И снова приходит мысль, что люди используют дьявола как громоотвод для своих страхов. Они путают причину и следствие. Дьявол никого не заставляет грешить. Люди делают, что хотят, а потом сваливают все на дьявола. Ведь это так легко!
Можно было не сомневаться, что Остин начнет меня целовать прямо на глазах у протестующих. С философской точки зрения – я с ним. И я пытаюсь отвечать. Но без души. У меня не получается удачно притвориться.
Он это чувствует. Ничего не говорит, но вижу, что чувствует.
Хочу проверить почту по телефону Уго, но Остин ни на секунду не спускает с меня глаз. Уильям и Николас предлагают перекусить, а он говорит, что нам с ним надо немного прогуляться.
Думаю, Остин тоже хочет пообедать, но вместо этого он тащит меня в магазин модной одежды и следующий час проводит, примеряя разные шмотки и постоянно спрашивая меня, как они на нем сидят. В какой-то момент он заводит меня в примерочную, чтобы сорвать украдкой пару поцелуев, и я подчиняюсь. Но непрерывно думаю о том, что, пока мы внутри магазина, Рианнон меня не найдет.
Пока Остин решает, достаточно ли его обтягивают узкие джинсы, я ловлю себя на размышлениях о том, что сейчас делает Келси. Рассказала ли все, согласилась ли лечиться, или же не покорилась и отрицает, что вообще просила о помощи. Я представляю себе Тома с Джеймсом за видеоиграми: они уже и не помнят, что какое-то время были вроде как не в себе. Думаю о Роджере Уилсоне: вечером он будет отглаживать свой воскресный костюм.
– И что ты о них думаешь? – спрашивает Остин.
– Они клевые!
– Да ты даже не посмотрел!
Не буду спорить. Он прав. Не посмотрел.
Теперь я бросаю оценивающий взгляд на его прикид. Надо быть к нему повнимательнее.
– Мне они нравятся, – говорю я ему.
– Ну а мне – нет, – дергает он головой и вихрем несется в примерочную.
Уго не за что меня благодарить – я был неважным гостем в его жизни. Я сканирую его память и выясняю, что они с Остином стали любовниками именно во время этого фестиваля, год назад. Некоторое время до этого они просто дружили и молчали о своих чувствах. Оба страшно боялись разрушить свою дружбу, не понимая, что их осторожность им только вредит. С каждым днем они чувствовали себя все более и более неловко. И наконец, проводя глазами очередную пару гуляющих под ручку парней, Остин задумчиво заметил:
– Эй, а ведь и мы бы так могли, лет этак через десять.
И Уго ответил:
– Или через десять месяцев.
А Остин поправил:
– Или через десять дней.
– Или через десять минут!
– Или десять секунд.
Затем оба досчитали до десяти – и все оставшееся время ходили, держась за руки.
Так все и началось.
Уго бы вспомнил.
А я – нет.
Остин чувствует: что-то не так, что-то изменилось. Он выходит из примерочной с пустыми руками, озабоченно смотрит на меня и принимает решение.
– Пошли отсюда, – командует он. – Не хочу объясняться именно в этом магазине.
Он ведет меня к реке, подальше от праздника, подальше от людей. Завидев в укромном месте скамейку, направляется к ней. Я иду за ним следом. Я всю дорогу тащусь за ним, как привязанный. Он держится футах в трех впереди меня, чтобы не разговаривать на ходу.
Мы присаживаемся, и разговор начинается.
– За весь этот день ты ни секунды не был со мной, – обвиняющим тоном произносит он. – Ты не слышишь ни одного моего слова. Ты все время кого-то высматриваешь. А целоваться с тобой – все равно что с поленом. И именно сегодня! Мне казалось, ты говорил, что простишь на этот раз. Я думал, ты уже покончил с тем (что бы это ни было), что беспокоило тебя последнюю пару недель. Я точно помню, ты говорил, что у тебя никого нет. Но может быть, я ошибаюсь. Я готов был выпрыгнуть из штанов, Уго. Но я не могу одновременно и лезть из кожи вон, и ходить вокруг да около. И раз уж дошло до этого, не надейся, что я молча утрусь.
– Прости меня, Остин, – виновато говорю я.
– Ты хотя бы любишь меня?
Не имею понятия, любит его Уго или нет. Думаю, если постараюсь, то смогу откопать в его памяти и моменты, когда он его любил, и другие – когда ненавидел. Но сейчас я не могу с уверенностью ответить на этот вопрос. Попался.
