– Так, а кому ты посылал письмо во время обеда?
– Я просто проверял свой почтовый ящик.
– Свой собственный?
– А чью еще почту я стал бы открывать? Чудные вопросы ты задаешь. Пол, я прав?
Пол сидит здесь же и жует бекон. Он откликается:
– Слушай, когда вы с Джеймсом начинаете трепаться, я просто отключаю слух. Даже не спрашивай – не имею понятия, о чем ты сейчас говоришь.
Как это ни парадоксально, но сейчас я хотел бы вернуться в тело Джеймса, чтобы получить возможность точно узнать, что сохранилось в его памяти от вчерашнего дня. Из того, что я узнал, выясняется, что он, кажется, помнит места, где был, но его мозг при этом каким-то образом фабрикует альтернативную версию происходивших при этом событий, причем более всего соответствующую его обычной жизни.
Его ли разум здесь поработал или это какая-то форма адаптации? А может быть, мое собственное сознание внедрило в его память эту лживую версию непосредственно перед тем, как покинуть его тело?
Глядя на Джеймса, не скажешь, что его телом владел дьявол.
Ему кажется, что вчерашний день был самым что ни на есть обычным.
И снова утро превращается для меня в бесконечные поиски возможности урвать хоть несколько минут доступа к электронной почте.
Надо было дать ей свой номер , думаю я.
И резко останавливаюсь. Такая простая, обыденная мысль! Но именно она заставляет меня в замешательстве замереть прямо посредине коридора. В обстоятельствах моей жизни эта идея абсурдна. У меня нет абсолютно никакой возможности дать ей свой телефонный номер. Я это прекрасно знаю. И все же эта мысль каким-то образом закралась в мое сознание, заставив на мгновение забыть, кто я на самом деле, и думать, что я обычный человек.
Не имею понятия, как так вышло, но подозреваю, что для меня это опасно.
За обедом я говорю Джеймсу, что мне нужно в библиотеку.
– Старик, – сообщает он мне, – библиотеки – для девчонок.
От Рианнон нет новых посланий, и я пишу свое:
Рианнон,
Как ни странно это звучит, но сегодня ты бы меня узнала. Я проснулся в теле брата-близнеца Джеймса. Я думал, что это поможет мне кое в чем разобраться, но пока не получается.
Хочу снова тебя видеть.
А
От Натана тоже ничего нет. Надеясь найти еще пару публикаций с его откровениями, я снова ввожу его имя в поисковик.
Выскакивает более двух тысяч результатов. Все – за последние три дня.
Информации становится все больше. В основном она поступает с сайтов евангельских христиан, которые, похоже, оптом приватизировали все заявления Натана о дьявольском наваждении. Для них он просто еще один пример похищения души, как в нашумевшем фильме «Счастливая клюшка».
В детстве мне пришлось выслушать немало версий сказки о мальчике, который кричал «волк, волк!». И я не помню ни одной из них, где уделялось бы много внимания размышлениям о чувствах самого мальчика, особенно в тот момент, когда волк в конце концов появляется. Я хочу понять, что сейчас творится в голове у Натана, конечно, при условии, что он действительно верит в то, о чем говорит. Статьи и блоги в этом помогают мало – он везде повторяет одно и то же, а люди то выставляют его сумасшедшим, то превозносят как оракула. Ни у кого не появляется желания просто сесть и поговорить с ним как с обычным шестнадцатилетним парнем. Действительно важных вопросов они не задают, предпочитая те, которые могут привести к сенсации.
Я открываю его последнее письмо.
Ты не сможешь вечно увиливать от ответов на мои вопросы. Я хочу знать, кто ты такой. Я хочу знать, зачем ты делаешь то, что ты делаешь. Скажи мне.
Ну и как ответить, хотя бы частично не подтвердив при этом рассказанную им историю? Я понимаю, что он в некотором роде прав: я не смогу вечно увиливать от его вопросов. Они начнут сверлить мой разум. Они будут преследовать меня, в каком бы теле я ни пробудился. Один ответ – и он получает это подтверждение, а такого допускать мне не следует. Ведь это только утвердит его решимость следовать избранному пути.
Для меня будет лучше, если он начнет чувствовать, что в самом деле малость не в себе. Хотя это и отвратительно – пожелать такое человеку. Особенно если тот вполне вменяем.
У меня появляется желание попросить совета у Рианнон. Но я и так примерно представляю, что бы она ответила. Или, возможно, я просто проецирую на нее свои лучшие качества. Ибо я знаю ответ: не стоит действовать из чувства самосохранения, если в итоге ты не сможешь жить в мире с тем, кого пытаешься сохранить, – с самим собой.
Я виновен в том, что он попал в эту ситуацию. И теперь несу за него ответственность.
Хоть и неприятно это сознавать, но ничего не поделаешь.
Я понимаю ситуацию в достаточной мере, чтобы не начинать печатать текст ответа тотчас же, не сходя с места. Нужно немного подумать. О том, как помочь ему, ничего при этом не подтверждая. К последнему уроку я, кажется, нахожу решение.
Я знаю, кто ты такой. Видел в новостях, как ты рассказываешь свою историю. Я ко всему этому не имею никакого отношения; ты, должно быть, ошибся. Мне все-таки кажется, что ты рассматриваешь не все возможности. Понимаю, как тебе тяжело было перенести то, что с тобой случилось. Пойми одно: дьявол тут ну совершенно ни при чем.
Я быстро набираю и отсылаю текст, пока не началась тренировка.
Успеваю еще проверить почту, нет ли письма от Рианнон.
Ти-ши-на.
Остаток дня прошел без всяких происшествий. Я еще раз задумался над тем, когда же у меня появилась надежда на то, что мои дни смогут наполниться реальными событиями. Прежде я всегда старался жить так, чтобы со мной не случалось ничего, влекущего за собой какие-нибудь последствия; даже немного гордился тем, что хорошо овладел искусством в любых ситуациях выходить сухим из воды. Сейчас меня возмущает, что день проходит как-то более скучно, что ли. Ведь раньше я относился ко всему просто как к череде событий. Я был в них наблюдателем, а не участником, и времени с избытком хватало на то, чтобы бесстрастно их изучать. Мне это было интересно; теперь же все как-то утратило смысл.
Я тренируюсь. Еду домой. Выполняю какие-то домашние задания. Что-то ем за обедом. Смотрю телевизор в кругу семьи.
Это и есть ловушка, в которую попадают те, у кого появляется в жизни какая-то цель.
Все, что не имеет к ней отношения, кажется им бессмысленным.
Мы с Джеймсом ложимся спать раньше всех. Пол на кухне, обсуждает с матерью распорядок дня на выходные. Пока мы переодеваемся ко сну, шествуем в туалет и обратно – не произносим ни слова.
Я забираюсь в постель, и он выключает свет. Жду, что сейчас раздастся скрип кровати, но Джеймс не торопится ложиться. Он топчется посреди комнаты.
– Том?
– Мм?
– Зачем ты спрашивал, что я вчера делал?
Я сажусь в кровати:
