– О, какой ты тюльпан! – воскликнул Мартин, когда Майя вошла в столовую. – Сорт «сиреневая королева».
– Правда есть такой сорт? – улыбнулась Майя.
– Конечно. Вот он. – Мартин подвел ее к букету, который уже стоял в огромной вазе на консоли. – Видишь, точно такой цвет и такая же форма. И по краю лепестков такой же сиреневый иней, как у тебя по рукавам и подолу. Если окунуть край стакана во взбитый белок, а потом в кокосовую стружку, получится похоже.
Если бы Майя жила с мамой и Мартином всегда, то все это было бы ей, конечно, скучно. Но приезжая к ним в гости лишь изредка, заскучать она не успевала.
Менцелей она знала давно, Курт был Майиным ровесником и держался непринужденно, поэтому через пять минут ей стало казаться, что и его она давно знает тоже, седло ягненка протомилось в травах так, что от одного запаха разгорался аппетит… Выпили рейнвейна, обсудили его вкус в сравнении с бордо.
Мама стала убирать со стола посуду, чтобы подать десерт, а Мартин принялся показывать Майе и гостям сорта тюльпанов в букете.
– Вот это «ночной король», – рассказывал он. – Темно-фиолетовый цвет говорит сам за себя. А это «Сезанн», ему дали такое название из-за разнообразия цветовой гаммы. А почему вот этот белый назвали «Касабланка», неизвестно. Каприз цветовода.
– Мартин, просто не верится, что все они есть у тебя в саду, – сказала Майя.
– Думаешь, я купил их за углом? – хмыкнул он.
– Нет, но можно я посмотрю их на клумбах, пока не стемнело?
– Я тоже хочу посмотреть, – сказал Курт.
«И тебе скучновато?» – бросив на него быстрый взгляд, догадалась Майя.
Курт угадал, что она угадала, и улыбнулся.
Сад начинался сразу за раздвижной стеклянной стеной. Тюльпаны были высажены большими разноцветными куртинами. В едва наметившихся сумерках каждое цветовое пятно светилось особенным светом.
– Вот он, Сезанн, – сказала Майя. – Целая толпа Сезаннов.
– А вот и твое платье, – заметил Курт. – Как Мартин сказал? Сиреневая королева?
Он смотрел на Майю с интересом. Она ему нравилась. Не требовалось особой проницательности, чтобы это понять.
– Да, похоже, – сказала она, рассматривая тускло-сиреневые цветы с игольчатой бахромой по краям лепестков. – Действительно, как будто в кокосовую стружку окунули.
– Странное сравнение для цветов, – пожал плечами Курт. – Можно было бы придумать что-нибудь более поэтическое.
– Ты любишь поэзию?
– Скорее, музыку. Завтра в Филармонии концерт Лондонского симфонического. Шуберт и Брамс. Ты не хотела бы пойти?
– Хотела бы, – кивнула Майя. – А билеты?
– Я взял заранее.
«Ох, ну как же незамысловато они его со мной знакомят! – подумала она. И тут же сама себе возразила: – А что должно быть замысловатого? В сорок-то лет».
– С удовольствием пойду, Курт, – сказала она. – Спасибо за приглашение.
Когда они вернулись в дом, Мартин играл на пианино этюды Шопена. Он начал заниматься музыкой, когда вышел на пенсию, и то, что наконец-то удалось осуществить мечту юности, доставляло ему такую искреннюю радость, что грех было бы не похвалить его за усердие. Тем более что успехи в самом деле были ощутимы: от первоначальной ученической манеры он уже перешел к настоящему вдохновенному исполнению.
Майя и Курт вошли тихо, чтобы не помешать. Майя села в кресло, а Курт на ковер у ее ног. Если бы так сел рядом с женщиной русский мужчина, это выглядело бы слишком интимно, но немцы держались более свободно – сел и сел, где удобнее было.
После маленького концерта вернулись к столу, посередине которого уже был водружен марципановый десерт. Выяснилось, что миндаль для него привезли как раз Менцели: они проводили зиму в своем домике на Майорке, а миндаль там был прекрасный.
– Тебе надо приехать, когда он цветет, – сказала Клара, доброжелательно глядя на Майю. – К нам съезжаются художники из всей Европы.
– Это выглядит не хуже, чем цветение сакуры в Японии, – добавил ее муж. – Если бы испанцы лучше организовали пиар, то сделали бы на этом зрелище хорошие деньги.
Менцелей звали Клара и Карл. Когда Майя впервые это услышала, то едва сдержала улыбку. От них веяло такой респектабельностью, какой и помину не было уже в их сыне. А внуки, наверное, и вовсе будут воспринимать бабушку с дедушкой как реликтовые растения какие-нибудь.
– Я зайду за тобой завтра в пять, – сказал Курт, когда Майя с мамой и Мартином провожали гостей на крыльце. – Рад, что мы будем слушать музыку вместе.
Особенной радости Майя по этому поводу не ощущала, но в Кельнской филармонии она еще не была и не видела поэтому никаких причин отказаться.
Глава 11
– Тебе будет смешно, но Шопен мне гораздо ближе, чем Брамс, – сказал Курт.
– Почему это должно быть мне смешно? – пожала плечами Майя.
Филармония была построена сравнительно недавно и выглядела очень эффектно, особенно открытая терраса над Рейном, по которой зрители прогуливались во время перерыва между двумя отделениями, держа в руках бокалы с шампанским.
– Потому что ты сразу подумаешь про вчерашнее исполнение. И решишь, что я не понимаю разницы между Мартином и Лондонским симфоническим.
– Ну что ты! – улыбнулась Майя. – Я понимаю, что ты понимаешь.
По Рейну плыли кораблики, смотрелись в воду старинные дома вдоль берегов. При взгляде на все это становилось понятно значение слова «покойно».
– Мы сможем прогуляться у Рейна после концерта? – спросила Майя.
Она давно уже привыкла к тому, что немцы высказывают свои желания прямо, без колебаний из разряда «а можно ли так сказать, а правильно ли меня поймут», и ожидают на свои вопросы прямого же ответа. Это казалось ей правильным, и она охотно переняла такую манеру. Правда, у нее еще не было случая испытать, действует ли это вне Германии. Майя знала загадочную особенность некоторых обыкновений: воплощаясь не в той социальной среде, в которой возникли, они незаметным образом теряют свою естественность и начинают выглядеть странновато.
– Конечно, – сказал Курт. – И еще я предлагаю поужинать.
Ужинать решили на Рейне же, в ресторане Старого города. Вечер был тихий, сели за столик на открытой веранде и заказали белого вина. К берегу был пришвартован большой корабль, он сиял огнями и звенел музыкой.
От большой газовой горелки шел горячий воздух, щеки у Майи зарделись, она расстегнула жакет.
– Ты сейчас похожа на одну картину да Винчи, – сказал Курт. – Ты художница и ее, конечно, знаешь. Та, на которой женщина и куст можжевельника, как нимб у нее над головой.
– Было бы странно, если бы не знала, – кивнула Майя. – Мы ее изучали на первом курсе.
