— Я подарил ему быструю и безболезненную смерть, наверняка более легкую, чем та, которую он готовил для меня, — сказал Реджи. — Я называю это милосердием, и это не обсуждается.
— Как скажешь, — сказал Силен. — Просто твоя позиция в этом вопросе очень напоминает мне позицию некоторых наших богов. А почему же ты сразу не выстрелил ему в голову?
— Потому, что у него в руке была дубина, — объяснил Реджи. — Даже если б я убил его первым выстрелом, он мог бы завершить удар чисто по инерции, и тогда мне тоже пришлось бы туго.
— Удивляюсь, как быстро ты успел все это сообразить, — сказал Силен.
— Я и не соображал, — сказал Реджи. — Это рефлекс.
— Странные у тебя рефлексы.
— Обычные, — сказал Реджи. — Нам очень долго вдалбливали их в голову.
— Все-таки зря ты его убил.
— Ты не понимаешь, — сказал Реджи. — У меня не было выбора. Пока мы просто разговаривали, этого еще можно было избежать. Но после того как он достал свою дубину, а я в него выстрелил, из простых случайных собеседников мы превратились во врагов. А я очень редко оставляю за своей спиной живых врагов, особенно если существует возможность сделать их мертвыми.
— Должно быть, за твоей спиной тянется целая вереница трупов.
Реджи обернулся. Они отошли от развалин прокрустова ложа уже метров на двести.
— Вроде бы не тянется, — сказал он.
— Это я фигурально выразился, — объяснил Силен.
— А почему ты считаешь, что мне не следовало его убивать?
— Это долгая история, — сказал Силен. — У нас в Элладе сложилась весьма непростая ситуация. Скажи, что делает героя героем?
— Полагаю, подвиги.
— Правильно полагаешь. А что делает обычного героя великим героем?
— Если следовать формальной логике, великие подвиги.
— Снова правильно. А что требуется для совершения великих подвигов?
— Тут я в некотором затруднении. Видишь ли, я никогда не рассматривал героев как отдельный класс и плохо ориентируюсь в их потребностях.
— Для совершения великих подвигов нужны великие чудовища или великие злодеи, которых надо сразить. — Силен говорил тоном человека, вынужденного объяснять несмышленому ребенку очевидные вещи. — Именно отсюда вытекают все наши сложности.
— Я все еще не понял, — сказал Реджи.
— Нашим миром управляют боги, — сказал Силен. — В целом они похожи на людей, только бессмертные. Они амбициозны, кичливы, коварны и конкурируют между собой. В последнее время боги стали считать престижным наличие героя, совершающего подвиги в их славу и честь. Некоторые спариваются со смертными, чтобы в жилах героев текла божественная кровь, некоторые покровительствуют уже более-менее сложившимся героям. Но каждый делает ставки на своего. Это как лошади, понимаешь? Что-то в этом роде. Между олимпийцами идет постоянная конкуренция. Чей герой круче, чей герой навалял больше трупов, чей убил самого здорового монстра. С каждым годом героев становится все больше.
— И что? — спросил Реджи.
— Им же надо кого-то убивать, — сказал Силен. — А если учесть, что каждый герой за свою жизнь убивает в среднем гораздо больше одного злодея или чудовища, генерация врагов общества тает с угрожающей быстротой. Каждый бог пытается застолбить для своего любимца как можно больше монстров и злодеев, чтобы сделать своего героя величайшим. Понимаешь, о чем я?
— Похоже, начинаю понимать.
— Прокруста застолбили для Тесея, — сказал Силен. — Тесею сейчас лет десять, и он достигнет героического возраста еще лет через семь-восемь. За это время Прокруст должен был набрать нужную репутацию и переместиться из этого захолустья ближе к большим городам. Тогда его убийство вполне можно было бы засчитать Тесею за подвиг. А ты взял и убил Прокруста, значит, у Тесея теперь будет одним подвигом меньше.
— Это порочная практика, — сказал Реджи. — Из твоих рассуждений я сделал вывод, что Эллада может спокойно переварить только определенное количество героев, которое уже явно превышено. С Прокрустом или без, вашим героям скоро некого будет убивать, и тогда случится катастрофа.
— Например? — насторожился Силен.
— Доказывая свою крутизну, герои начнут убивать друг друга, — объяснил Реджи. — Может быть, даже развяжут самую грандиозную в вашем мире войну. И дети тех, кто сегодня сражается плечом к плечу, переколют друг друга копьями. И все во славу богов.
Глава 4
Подвиги бывают разные.
Геракл.
Богатыри осадили своих коней в нескольких сотнях метров от центрового лукоморского дуба.
— Вон оно, чудище, — сказал Алеша Попович тоном подростка, показывающего своего обидчика старшему брату.
Нечто отдаленно смахивающее на собаку дрыхло в тени дуба, совсем рядом с необъятным стволом. Илья Муромец спешился, взял в руки свою палицу, приказал младшим богатырям прикрывать его сзади и вмешаться в бой только в самом крайнем случае, и аккуратно, на полусогнутых, двинулся к чудовищу.
Когда богатыря и монстра разделяло всего двадцать метров, Цербер проснулся.
— Bay, — сказал Цербер при виде богатыря. — В смысле гав. Здоровенный какой мужик. Слышь, парень, у тебя родственников за границей нет?
— Я сирота, — сказал Муромец.
— Странно. Ты очень напоминаешь мне одного парня с моей родины.
— Ты мне зубы не заговаривай. Я — лицо государственное и здесь по делу.
— Вот как? — удивился Цербер. — Выкладывай.
— Как тебя зовут?
— Тебе зачем?
— Для протокола.
— Цербер меня зовут. Может, слыхал?
— Вопросы здесь задаю я. Назови цель визита в нашу страну.
— Туристическая. А фиг ли ты ничего не записываешь, протоколист?
— У меня память хорошая. Значит, ты у нас турист?
— Ага.
— А чего кота загрыз?
— Но, во-первых, при виде кота сработал мой первобытный инстинкт, — сказал Цербер. — А во-вторых, хороший человек попросил.
— Убийство при обоюдном сговоре, — пробормотал Муромец. — Может быть, даже заказное. И кто же этот хороший человек?
— Скажи, а тебе так уж был дорог этот кот? — спросил Цербер. — Может быть, ты знал его еще котенком? Выкармливал из соски молочком? Насыпал песочек в его туалет?
— Кот этот был той еще скотиной, — сказал Муромец. — Кота мне не жалко. Но грызть кого ни попадя на подведомственной мне территории я тоже не позволю.
— Понятно. Порядок любишь?
— Дело не в том, люблю ли я порядок или нет. Порядок должен быть.
— Опять понятно. Подраться хочешь?
