— Извольте помолчать, — сказал на это Паррот. Все это время он держал правую руку за бортом шубы, но вот достал — и Маликульмульк увидел знакомый пистолет.
Было совершенно необъяснимо — для чего физик бродит по улочкам тишайшей Риги с оружием, да еще готовый выстрелить в любую минуту. Пистолетов, сабель и даже ножей Маликульмульк не любил — как всякий философ, он даже отчасти презирал оружие.
Судя по лицу Паррота, он был готов стрелять при первом же поводе для стрельбы.
— Георг Фридрих, ты не спускай с него глаз, а я попробую найти его архив, — попросил Гриндель.
— Вы без всякого права хотите произвести тут обыск? — возмутился Федор Осипович.
— По праву честного человека, Туманский! Гнездо ядовитой гадины нужно разорить.
— Давид Иероним! — воскликнул Маликульмульк. — Это уж чересчур!
— Иван Андреич, помогите мне выставить вон этих мошенников, — по-русски потребовал Федор Осипович. — Врываются в дом к приличному человеку…
Маликульмульк шагнул к Гринделю.
— Не мешайте ему, Крылов, — приказал Паррот. — Узнаете кое-что любопытное. Вот уж не думал, что увижу тут самого Туманского. Надо будет показать вас детям, Туманский, чтобы запомнили. Они должны знать, как выглядит подлец. Крылов! Еще одно слово про недоразумение — и я сам спущу вас с лестницы, невзирая на ваше цветущее телосложение!
Гриндель меж тем, не выпуская из руки тяжелой трости, оглядывался по сторонам. Покосившись на Федора Осиповича, он заглянул под кровать.
— Ищите, ищите! — позволил тот по-русски. — Сами не ведаете, что вам надобно! И помните — я знаю, кому жаловаться на ваш бесчестный произвол!
— Чего вы хотите от него, Паррот? — спросил Маликульмульк Паррота. — Почтенный человек, в прошлом известный писатель, переводчик, издатель…
— На том свете, — поправил Федор Осипович.
Гриндель догадался — переложил подушку, приподнял перину и открыл старое деревянное изголовье. В таком, вспомнил Маликульмульк, покойный отец хранил бумаги, но где это было — в Яицкой крепости, в Оренбурге?..
— Стоять, Туманский, — вдруг по-русски произнес Паррот. — Стоять.
— Иван Андреич! Неужто мы вдвоем их отсюда не выставим?! — вдруг спросил Федор Осипович.
— Нет ли и у вас пистолета?
— Нет, я и думать не смел, что он понадобится, я должность свою без него исправлял.
Маликульмульк был в превеликой растерянности. Он желал одновременно быть на стороне Паррота, в чьей силе духа и справедливости ранее не сомневался, и выставить Паррота и Гринделя вместе с давним другом Федором Осиповичем, свидетелем былой славы, пусть даже эта слава осталась на том свете.
Давид Иероним поставил изголовье на стол и откинул крышку. Внутри оказались бумаги, он их вынул и просмотрел несколько.
— По-русски… Это — явно черновики, а это, кажется, донос и есть… Герр Крылов, пожалуйста, прочтите.
— Не буду, — сказал Маликульмульк. — Я в обысках не участник. Я сам пострадал во время обыска в типографии! Хоть режьте — не буду.
— Ну что же, я русские буквы знаю, — ответил Паррот. — Дай сюда бумагу, Давид Иероним.
Он взял лист левой рукой, посмотрел на первые строчки и хмыкнул.
— А знаете ли, Крылов, что это — донесение на имя его императорского величества Павла Первого?
— Что?..
— Читайте, читайте. Вот тут, кажется, я вижу ваше имя.
— Не верьте ему и не читайте, умоляю вас, это все серьезнее, чем вы думаете, — пылко заговорил Федор Осипович. — Этого простым людям не понять! Это — особая миссия, к которой я и вас готовил! Вспомните, вспомните, что я говорил!..
— Возьмите, Крылов. Послание покойному императору — это любопытно…
Гриндель удержал Федора Осиповича, и Маликульмульк получил загадочную бумагу. Все было именно так, как сказал Паррот, — от верноподданного его императорскому величеству, с изъявлениями почтения и преданности. Эти строки Маликульмульк пробежал наискосок. Далее Туманский почтительнейше напоминал Павлу Петровичу, что продолжает расследовать злодеяния рижского магистрата, и перешел к князю Голицыну с супругой, которых обвинил в преступном нежелании карать ратманов и бургомистров за разнообразные грехи. Это было странно, нелепо, но в какой-то мере соответствовало положению дел. А вот дальше последовало такое, что Маликульмульк сперва отшатнулся от бумаги, потом поднес ее к глазам, словно бы не доверяя своему зрению.
— Прочтите, пожалуйста, вслух, — попросил Паррот. — Пусть и Туманский свое творение послушает.
— Да, — решительно сказал Маликульмульк и начал читать:
— «Вся Рига была потрясена преступлением, свершившимся в Рижском замке во время приема у его сиятельства генерал-губернатора Лифляндии. По небрежению людей князя, приставленных к итальянским бродячим артистам для услуг, похищена скрипка, цена которой — более пяти тысяч рублей. Имя похитителей мне ведомо — это инженерный полковник Рижского гарнизона Александр Брискорн и его сообщница вдова Залесская, живущая при ее сиятельстве княгине Голицыной из милости. Подстрекаемый к злодеянию господами ратманами и бургомистром Барклаем де Толли, Брискорн вынес скрипку под шинелью своей во время большого приема в Рижском замке и через посредника передал лифляндскому помещику фон Либгарду, собирателю редкостей, известному тем, что скупает ворованные старинные вещи и для того ездит в разные страны, а совершил сие злодеяние, чтобы расплатиться с карточными долгами, из-за которых его преследовали кредиторы…»
Тут Маликульмульк прервал чтение и посмотрел на Туманского, словно бы спрашивая его: Федор Осипович, да что ж это за ахинея?.. Домыслы наши и предположения — и вдруг в виде прямого донесения?
— Переведите, — хладнокровно велел Паррот.
Маликульмульк, спотыкаясь и заикаясь от волнения, перевел.
— Есть ли в этом сочинении хоть слово правды? — спросил Паррот.
— Одна правда! — воскликнул Туманский по-немецки. — Клянусь вам! Все узнал от надежного человека! Чья репутация вне подозрений! Иначе и писать бы не стал!
— Кто этот надежный человек? — этот вопрос Маликульмульк и Паррот задали хором, только один — по-русски, другой — по-немецки.
— Да вы же, Иван Андреич! Вы сами рассказали мне, что Брискорн игрок, что он проиграл жалованье на год вперед, что он вынес скрипку из замка! Вам лишь нужны были сведения о его прошлом — и я, как умел, их предоставил! Герр Паррот! — Федор Осипович перешел на немецкий. — Одна правда! Вы велите дальше читать — как Барклай де Толли сговорился с фон Либгардом, чтобы скрипка была увезена из Риги и здесь более не появлялась…
— Крылов! Что он вам такое сказал? — перебил Туманского Паррот. — Отчего вы стоите, как каменный болван, разинув рот?
— Он сказал, будто я… будто от меня… будто я обвинил Брискорна в похищении скрипки… но это — ложь, подлая ложь, он извратил слова мои…
