– Не хотим, – подтвердила Сюзи. – А ведь так и будет. Его поймают и убьют.
– Послушай, милая, – сказал Ройбен, – я знаю, что вы говорите чистую правду. И не забывайте, что я тоже видел его своими глазами. Знаешь, Сюзи, очень жаль, что ты еще маленькая и у тебя нет электронной почты. Можно было бы…
– Я уже большая, – перебила его Сюзи. – Мне можно пользоваться маминым компьютером. Хотите, я прямо сейчас напишу вам свой электронный адрес?
Пастор Джордж достала из кармана авторучку. Блокнот уже лежал на столе.
Сюзи, закусив от напряжения нижнюю губу, принялась выводить буквы своего электронного адреса. Ройбен же быстро набирал письмо на айфоне.
– Сюзи, я пишу тебе электронное письмо, – сказал он, продолжая быстро постукивать пальцами по экрану. – Я буду писать так, чтобы никто чужой ничего не понял.
– Не беспокойтесь. Мама не знает моего адреса, – успокоила его Сюзи. – Только пастор Джордж и вы.
Пастор Джордж тоже записала свой адрес и протянула листок Ройбену, а тот сразу же набрал сообщение и отправил ей.
– Вот и хорошо. Значит, мы с тобой будем переписываться. В любое время, когда тебе захочется обсудить то, что ты видела, пиши мне. И вот еще, – он взял ручку. – Вот мой телефонный номер. Его я тоже пришлю тебе. Так что звони мне. Понятно? И вы тоже, пастор Джордж. – Он оторвал часть листка и протянул его женщине. – Мы с вами, те, кто видели то, что видели, должны держаться вместе.
– Большое вам спасибо, – сказала Сюзи. – Я рассказывала об этом священнику на исповеди, и он тоже мне не поверил. Он сказал, что, наверно, я все это придумала.
Пастор Джордж покачала головой.
– Потому-то она и не хочет больше говорить обо всем этом, а это плохо. Плохо.
– Согласен. Что ж, я знаю священника, который тебе поверит, – сказал Ройбен. Он все еще держал айфон в левой руке и быстро набрал сообщение для Джима: «Моя спальня на втором этаже. Исповедь». Но что, если Джим за музыкой, играющей внизу, не услышит сигнала о приходе сообщения? Что, если он вообще выключил телефон? Он же находится в четырех часах езды от своего прихода. Вполне мог и выключить.
– Ей просто необходимо, чтобы ей верили, – сказала пастор Джордж. – Я-то вполне могу жить среди скептиков. А уж чтобы журналисты стучались в дверь, мне нужно меньше всего на свете. Ей же нужно говорить обо всем, что с нею случилось, и говорить много. И так будет еще не один год.
– Вы правы, – ответил Ройбен. – А католикам свойственно желание делиться тем, что представляется им самым важным, со священником. Ну, по крайней мере, некоторым из нас.
Пастор Джордж коротко пожала плечами и небрежно кивнула.
Тут в дверь постучали. Не может быть, подумал Ройбен, чтобы Джим пришел так быстро.
Но, открыв дверь, он действительно увидел Джима, а за его спиной, прислонившись к стене, стоял Элтрам.
– Мне передали, что ты хотел меня видеть, – сказал Джим.
Ройбен благодарно кивнул Элтраму и пропустил Джима в комнату.
– Девочке нужно поговорить с тобой. Ты позволишь этой даме остаться здесь, пока она будет исповедоваться?
– Если девочка хочет, чтобы она осталась, то безусловно, – ответил Джим. Он пристально вгляделся в девочку, а потом с вежливой, но формальной улыбкой кивнул женщине. Он казался безмерно великодушным, все понимающим и одним своим видом внушал уверенность.
Сюзи почтительно вскочила со стула.
– Благодарю вас, святой отец.
– Сюзи, отцу Джиму Голдингу можно рассказать все, – сказал Ройбен. – Обещаю, что он поверит тебе. И сохранит все твои тайны. А потом, если тебе понадобится, можешь говорить с ним так же откровенно, как и со мною.
Джим уселся напротив девочки и жестом предложил ей занять свое место.
– Мне придется вас покинуть, – сказал Ройбен. – А ты, Сюзи, милочка, когда захочешь, пиши мне по электронной почте или звони. Тебе может ответить автоответчик; тогда смело оставляй сообщение, и я перезвоню.
– Я знала, что вы мне поверите, – сказала Сюзи. – Я знала, что все будет хорошо.
– Отцу Фрэнку ты можешь рассказать все-все, и о том, что было с тобой в лесу, когда тебя украл этот негодяй, и о Человеке-волке. Верь ему, моя дорогая. Он не просто священник, а хороший священник. Это я знаю точно, потому что он мой старший брат.
Она широко улыбнулась Ройбену. Какое же очаровательное, светлое существо! Он вспомнил, как она плакала той ночью в трейлере, вспомнил ее личико, облепленное коркой грязи, вспомнил, как она, рыдая, умоляла не бросать ее, и его вновь захлестнули эмоции.
Девочка повернулась и с невинным нетерпением смотрела на Джима.
Ройбен неожиданно сам для себя сказал:
– Я люблю тебя, моя дорогая.
Сюзи повернула к нему голову так резко, будто ее дернули за веревочку. Пастор Джордж тоже повернулась. Обе уставились на него.
И тут он вспомнил, как, оставив Сюзи с пастором Джордж около церквушки на опушке леса, он сказал тем же самым тоном: «Я люблю тебя, моя дорогая».
Он вдруг покраснел и застыл на месте, молча глядя на Сюзи. А ее лицо вдруг сделалось вековечным, как лицо духа, в нем проступило нечто глубинное и в то же время очень простое. Она смотрела на него, не выказывая ни потрясения, ни замешательства, ни узнавания.
– До свидания, милая, – сказал он и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
У подножия лестницы на Ройбена набросилась Билли, редактор газеты. Это действительно Сюзи Блейкли? Неужели он взял у нее эксклюзивное интервью? Понимает ли Ройбен, что это значит? После того как девочку вернули родителям, с нею не смог поговорить ни один репортер. Это же немыслимо круто!
– Нет, Билли, нет и снова нет, – ответил Ройбен, понизив голос, чтобы не выдать охвативший его гнев. – Она здесь в гостях, и я не имею ни права, ни намерения интервьюировать этого ребенка. А теперь, знаете ли, я хотел бы пойти в павильон и хоть немного послушать музыку, пока все не кончилось. Пойдемте-пойдемте!
Они окунулись в густую толпу, наполнявшую столовую, и, к счастью, разговаривать хоть с Билли, хоть с кем-то еще стало невозможно. Билли отнесло в сторону. Ройбен пожимал руки, кивал в ответ благодарным словам, но упорно пробивался навстречу музыке, лившейся из открытой двери. Только сейчас он вспомнил, что Джим терпеть не может общаться с детьми и даже старается поменьше видеть их, и все же, когда дело коснулось Сюзи, Ройбен не мог не позвать его. Джим должен понять. Как бы ни болела у Джима душа, он прежде всего священник.
В павильоне все так же толпился народ. Однако стало куда легче пробираться между столиками, перекидываться приветственными фразами, принимать благодарности, просто кивать тем, кого он не знал и кто не знал его, и вскоре Ройбен оказался возле величественного искусно подсвеченного вертепа.
