Юлий оставил мордоворотов из личной охраны в гостиной, а сам пошел в кабинет отца, зажигая все световые приборы, попадавшиеся на его пути. Он сам не знал, зачем это делает. Наверное, пытался отпугнуть населяющих старый дом призраков.
Подобно большинству аристократов, Юлий плохо знал своих родителей, потому что проводил с ними слишком мало времени. Кормилица, няня, гувернер, частная школа, Летная академия, служба в армии. А когда он выбирался домой на выходные или в отпуск, то вполне мог не застать старшее поколение дома. Граф Питер был публичным человеком и то и дело отсутствовал дома по делам Империи, а мать часто уезжала на курорты, забирая с собой Пенелопу. Поэтому слуг Юлий видел гораздо чаще, чем родных.
Но теперь в доме, построенном более полутысячи лет тому назад, не было ни единой живой души, кроме самого Юлия и парней из его охраны. Это было странно.
Это пугало.
В кабинете отца он тоже включил все лампы, хотя и знал, что отец не любил яркого освещения. Он говорил, что свет мешает правильному восприятию картин, развешанных по стенам комнаты.
Все картины являлись подлинниками, стоили баснословных денег и изображали космические баталии, в которых то и дело участвовал кто-то из Морганов. Морганы все время воевали за Империю, но, странное дело, ни один из предков Юлия не пал на поле брани. Даже последние жертвы не были исключением из этого правила. Отец пал жертвой террористического акта, а не меткого выстрела с вражеского корабля.
Сам Юлий то и дело уворачивался от смерти, подстерегающей его в бою. Хотя и под огонь зенитных батарей попадал, и с крейсером бился, и истребитель свой в болоте утопил.
Как будто кто-то хранил мужчин рода Морганов на поле брани. Зато в мирное время они гибли почем зря. Никто не пропадал на поле боя, но и от старости тоже почти никто не умирал. До почтенного возраста добирались считанные единицы.
Роду Морганов приходит конец. Юлий является последним носителем этой фамилии, и детей у него нет. Четыреста лет службы Империи, десятки поколений предков сошлись в одном человеке, у которого были гораздо более серьезные проблемы, нежели сохранение рода.
Юлий сел в отцовское кресло и побарабанил пальцами по отцовскому столу. С того момента, как он стал императором, он ни разу не заходил в этот дом. Сам не понимал почему. То ли времени не было, то ли не хотел бередить свежие раны.
Он еще не понимал, что рассчитывает здесь найти. Если бы его отец знал о заговоре, то первым делом известил бы генерала Краснова. А если бы генерал Краснов знал о заговоре, Виктор был бы жив, а Юлий месил бы грязь на какой-нибудь Сахаре или бился с таргами в первом эшелоне атаки.
И наверняка чувствовал бы себя при этом гораздо спокойнее.
Значит, я приперся сюда просто так, подумал Юлий.
С отцовского места кабинет смотрелся совсем по-другому, нежели из кресла для посетителей, в котором часто сидел Юлий. И даже картины, обычно Юлия раздражавшие, выглядели более гармонично и уместно.
В комнату матери или родительскую спальню он идти не хотел. А вот посидеть еще немного в отцовском кабинете – пожалуйста.
Юлий закурил сигарету, стряхивая пепел в раритетную отцовскую пепельницу. В этом доме нераритетных вещей нет. Плюнуть некуда, попадешь во что-нибудь, стоящее не менее тысячи золотых имперских рублей.
Юлий включил отцовский компьютер и вывел на монитор список последних запрашиваемых файлов. Ничего интересного. Какие-то законопроекты, список приглашенных на злополучный день рождения императора, непонятные схемы и чертежи… Круг интересов советника императора по безопасности был очень велик.
Юлий порылся в файлах и обнаружил, что отец любил играть в стратегии реального времени. В основном в космические, что и неудивительно. Но ни одного летного симулятора Юлий на жестком диске не обнаружил. А ведь Питер Морган тоже был пилотом.
Традиция, черт бы ее драл.
Традиции и раритеты, раритеты и традиции. Служение Империи и фамильная честь, возведенные в культ. Именно от отца Юлий научился ценить свое слово.
Мой рэкет – честность, говорил Питер Морган и смеялся. Но на самом деле он был тем еще пиратом.
Выключив компьютер, Юлий от нечего делать полез в стол.
Как ни странно, верхний ящик оказался пуст. Юлию казалось, что он должен быть завален бумагами, но их могли изъять люди из УИБ. Второй ящик тоже был пуст. И третий.
А еще он мог хранить бумаги в сейфе, подумал Юлий.
И фиг бы кто их изъял. Сейф может открыть только член семьи. Точнее, член семьи мужского пола. Ни мать, ни Пенелопа доступа к сейфу в кабинете графа Питера не имели.
Они даже не знали, где он находится.
Юлий знал.
Сняв с места одну из картин, он нажал на еле заметную выпуклость на древесине, и дубовая панель отползла в сторону. Юлий приложил к детектору большой палец, позволил иголке взять у него каплю крови, дождался разрешающего сигнала и ввел шестнадцатизначный код, который отец заставил его выучить наизусть в день совершеннолетия.
Юлий тогда схитрил. Придя в свою комнату, он тут же записал код на бумажку, а потом долго его заучивал. Шестнадцать цифр в произвольном порядке и не символизирующих никаких памятных дат или других помогающих запоминанию ориентиров – это вам не кот начхал. Так просто не запомнишь.
Может быть, для отца код что-то и значил. Для Юлия он был просто набором цифр.
Бумажку Юлий потом сжег, дабы не оставлять улик.
Сейф тоже оказался пустым. Юлий даже успел почувствовать себя разочарованным, когда заметил на верхней полке одинокий конверт. На конверте широким размашистым почерком Питера было начертано: «Сыну».
Интересно, это мне или Гаю, подумал Юлий, возвращаясь за стол и закуривая еще одну сигарету. Вряд ли там деньги, больно тонкий конверт. Разве что чек.
Есть только один способ узнать.
Юлий открыл конверт, обнаружил один исписанный листок бумаги, прочитал первое слово и впал в ступор. Письмо, как и следовало ожидать, начиналось с обращения, только обращение было очень уж странным.
Ни «Гай», ни, «Юлий», ни «сын мой», ни «граф», ни даже «сынок».
На первой строчке посмертного послания графа Питера Моргана стояло слово «сир».
Глава 4
Дойл стрелял хорошо.
После первой серии из десяти выстрелов, сделанных по мишеням размером со спичечный коробок, оба соискателя показали одинаковый результат, но, когда размер мишени был уменьшен вдвое, Клозе отставал на два попадания. А после того как Дойл отстрелялся по двухкопеечным монетам, ловить барону было уже нечего.
Клозе перезарядил свой «офицерский сороковой», убрал его в кобуру и склонился в шутовском поклоне. Бомбардиры одарили своего старшего аплодисментами. Дойл произнес краткую речь, подобающую случаю, пожаловался на полное отсутствие спиртного и пригласил всех в кают-компанию на праздничный безалкогольный ужин.
