— Она тебя обидела?
Виктор тихонько вздохнул.
— В общем, да.
Сонька задумалась.
— А если она придет и попросит прощения, ты ее простишь?
Виктор погладил дочку по головке.
— Я ее уже простил.
Сонька радостно вспыхнула.
— Значит, если она вернется — мы будем жить все вместе?
— Не знаю, — серьезно ответил Виктор.
— Почему?
Виктор снова вздохнул.
— Понимаешь, Сонь… вот помнишь, когда ты была совсем маленькой, то писалась в трусишки. И тебя никто за это не ругал.
Сонька серьезно кивнула.
— Ну вот. А если ты сделаешь это сейчас, то непременно поругают. Так ведь?
— Да, — кивнул ребенок.
— Так и другие люди: чем взрослее становятся — тем больше от них требуется. А мама — это вообще самая вершина, на которую может взойти человек, понимаешь?
Сонька мгновение подумала, а затем кивнула:
— Ага, а для вас, мужчин, — папа.
— Верно, — кивнул Виктор, — потому что можно стать самым знаменитым, самым богатым, самым талантливым, но если ты при всем при этом не сможешь стать настоящим папой… или мамой, то весь твой успех умрет вместе с тобой. Ну и ты как бы вместе с ним. А если станешь, то… нет.
Сонька вновь задумалась.
— А мама не смогла стать… мамой?
— Ну да.
— Но почему? Она же меня родила?
— Ну… это только первый шаг, — грустно усмехнулся Виктор, вспомнив, в какую панику ударилась Нина, узнав, что беременна, — можно сказать, самое простое из того, что нужно сделать, чтобы стать настоящей мамой.
Сонька опять задумалась.
— А если она уже научилась быть настоящей мамой?
— Ну… тогда, наверное, да, — кивнул Виктор, — только мы ведь пока этого не знаем. Вот поэтому я и сказал, что не знаю.
Сонька вздохнула.
— А я буду очень-очень сильно хотеть, чтобы она научилась.
— Тогда и я тоже, — усмехнулся Виктор.
Сонька просияла и, прильнув к нему, крепко обхватила его ручонками за шею.
— Я тебя очень-очень люблю!
— Я тебя тоже. — Виктор прижал ее к себе. — Ладно, беги спать…
Когда тихонько хлопнула дверь комнаты, он покачал головой и вновь пододвинул учебники. Он так боялся этого разговора, а оказалось, что все просто — достаточно было только сказать правду…
* * *
— До Шереметьево, шеф… и багажник открой.
Андрей послушно вылез из машины и… оказался в объятиях своего однокашника по училищу Гришки Покровского.
— Андрюха, братан!
— Гришка! — Андрей в ответ также стиснул приятеля в объятиях, а затем отодвинул его от себя, удивленно разглядывая. Гришка был в гражданке — в длинных брюках, рубашке и пуловере, но самая интересная деталь его костюма находилась на голове. Это была кипа — маленькая простенькая шапочка-колпачок, означающая, что ее носитель принадлежит к евреям-иудеям.
— А что… то есть как это ты?
— А вот так, — захохотал Гриша, — выяснилось, что у меня бабушка по маминой линии — еврейка. Всю жизнь звал ее бабой Олей, а она оказалась бабой Эльхой.
— Вот оно что… — протянул Андрей.
— Ну да, — радостно кивнул Гриша. В этот момент откуда-то послышался пронзительный женский голос:
— Григорий, ну где машина? Мама ждет!
— Сейчас! — крикнул Гриша и, повернувшись к Андрею, торопливо махнул рукой: — Вот что, Андрюх, давай во двор. У нас там чемоданов…
— Уезжаешь, значит, — тихо произнес Андрей, когда они, набив машину чемоданами, стояли и курили, ожидая, пока спустится «мама». — И куда, в Израиль?
— Официально — да, по линии СОХНУТ, но хотелось бы в Штаты… Нам тут подсказали варианты. Но даже если и нет, то все одно там лучше, чем здесь. А работу найду, — он хохотнул, — в конце концов, в армию пойду, в их армии танки тоже имеются… В этой стране ловить больше нечего. — Гриша вздохнул: — Эх, такую страну просрали, идиоты…
Андрей криво усмехнулся и промолчал.
— А я ведь верил, — горько произнес Григорий, — даже к Белому дому ездил. Вот этими руками баррикады наваливал. Этого пьяного урода слушал, разинув рот… да что уж там. — Он сокрушенно махнул рукой.
Андрей не ответил. Да и что тут скажешь…
Пару минут они молча курили, потом Гриша, затянувшись, спросил:
— Ну а ты как? Чего из армии ушел? Ты ж таким патриотом армии был… несгибаемым. Как и твой дед.
Андрей помрачнел и тихо произнес:
— Убили деда, Гриша…
— Дела-а, — ошеломленно произнес Григорий. — И как?
— Из-за квартиры.
Григорий снова помрачнел. С минуту они молча стояли, думая то ли каждый о своем, то ли оба об одном и том же, а потом Григорий тихо спросил:
— Нашли?
— Можно сказать и так, — усмехнулся Андрей.
— И что теперь? — с некоторой заминкой спросил Григорий, почувствовав, что ЭТУ тему Андрей развивать не намерен. — Сам сваливать не думаешь?
— Э-э нет, — Андрей зло сверкнул глазами, — эту страну, — начал он, слегка передразнив Гришину интонацию, — я им оставлять не намерен. За нее мой дед кровь проливал. Это — моя страна. И я здесь хозяин.
Григорий удивленно воззрился на него, потом покосился на старую обшарпанную машину, на раздолбанные Андреевы башмаки, потертую куртку и наконец заглянул ему в глаза… после чего внезапно тихо, но с какой-то затаенной надеждой, будто Андрей действительно являлся настоящим хозяином страны, спросил:
— А… если я вернусь, примешь?
Андрей окинул его спокойным взглядом и, едва заметно улыбнувшись, кивнул:
— Да. Только… ты там не особо задерживайся. А то придется в очереди стоять…
Денег с Григория Андрей демонстративно не взял. Только скупо усмехнулся:
— Тебе нужнее.
Чем вверг в немалое удивление его жену и тещу. Впрочем, удивление длилось недолго. Жена и теща тут же начали ругаться по поводу вещей.
— И зачем вы, мама, эту рухлядь тащите! — кипятилась жена, тыча пальцем в древнюю вязальную машинку.
— Ничего ты, Наталья, не понимаешь, — огрызалась теща. — Вещи ручной работы знаешь, сколько в Америке стоят? Я уточняла, мне Таисия Михайловна рассказывала. А главное — никаких налогов платить не надо и вроде как и не работаешь. Сиди себе на пособии… Я тут прикинула, мы с тобой вполне по три кофты в месяц делать сможем…
