Так что он был готов к неприятностям, даже к тому, что придется оставить службу. Только бы ее найти!.. Со стороны семьи все было несколько сложнее и… проще одновременно. Конечно, и мать, и отец желали бы, чтобы Курт нашел себе девушку из хорошей семьи, с родословной, с устойчивыми связями и принятой в приличном, что называется, обществе, но… В конце концов, про мужчин рода фон Зееншанце всегда говорили, что у них традиция — жениться на славянках. Его бабушка была польской графиней, а двоюродная тетя — чешской баронессой. Так что поворчали бы, конечно, а потом приняли. Несмотря на то что отец не раз говорил, что большевики уничтожили в России хорошую породу и возвеличили быдло.
Если бы отец увидел ее, то, Курт в этом совершенно не сомневался, довольно быстро изменил бы свое мнение. В ней порода была. Точно! Порода людей, превыше жизни ставящих честь и свою способность служить людям, первыми идти в бой или в дальний поход к краю мира. То есть то, что однажды возвысило их предков над тысячами таких же, как они, и сделало знатью… И что и сейчас отличало истинную знать от тех, кто лишь благодаря весьма сомнительным родственным узам продолжал пользоваться привилегиями, завоеванными верным служением предков. К сожалению, в наше время таковых становилось все больше и больше. Может, именно поэтому такие, как Сталин и Гитлер, получили свой шанс. Впрочем, лично к фюреру Курт относился вполне лояльно, но вот окружение!.. Слава богу, в «ночь длинных ножей» фюрер его слегка проредил…
— Знаете, дядя, хотя, возможно, это прозвучит несколько неожиданно, но меня сейчас больше беспокоит не положение дел на фронте, а… наш тыл.
— Тыл? — Генерал бросил на него испытующий взгляд. — Уже доложили?
— Что? — насторожился Курт.
Генерал вздохнул.
— Да, в общем, ничего особенного. Просто досадное происшествие. Из транзитного лагеря для военнопленных под Береза-Картузская, — произнес он, слегка коверкая непривычное название, — бежало несколько сотен военнопленных. И вот уже скоро месяц, как их не могут отыскать. В нашем глубоком тылу, заметь… Да еще при поисках умудрились где-то потерять два самолета. А немногим ранее в другом месте какой-то отряд русских совершил налет на штаб 293-й пехотной дивизии. Очень трагическое происшествие: штаб дивизии во главе с командиром практически полностью уничтожен, можешь себе представить? Правда, мне доложили, что с той группой русских разобрались…
Курт замер. Это был след! Во всяком случае, происшествие с лагерем, раз дядя говорит, что с отрядом, совершившим налет на штаб, разобрались. По зрелому размышлению, тот красный командир выглядел слишком необычно, чтобы позволить легко себя поймать, а вот доставить им серьезные неприятности — вполне. А где он, там должна была быть и она, Вилора. Очень необычное имя, как видно, чисто русское…
— С вашего разрешения, дядя, я бы хотел заняться этим вопросом.
Генерал на мгновение задумался, а затем пожал плечами.
— Что ж, если ты так хочешь… Хотя я бы предпочел видеть тебя при моем штабе. Твоя уникальная память и светлая голова мне бы очень пригодились. А свою храбрость ты уже доказал в Польше и во Франции. — И он воткнул в молодого офицера испытующий взгляд.
Курт качнул головой.
— Непременно дядя, но чуть позже. Ибо моя светлая голова сообщает мне, что за этим, как ты выразился, досадным происшествием могут таиться некие будущие неприятности.
— Ну хорошо. Я прикажу выдать тебе предписание. Ты нашел, где остановиться? А то можешь погостить у меня.
Курт сделал отрицательный жест.
— Нет, не нашел, но я не хочу терять время. Еще довольно рано, так что я лучше получу предписание и отправлюсь поближе к месту моего расследования.
— Ну как знаешь. — Генерал поднялся из-за столика и крепко обнял молодого офицера, отчего Курт едва сдержал легкий стон. — Ну удачи! А сейчас извини… — И он развел руками.
Спустя полчаса, когда Курт вышел из строевого отделения, укладывая в карман свежеполученное предписание, его окликнул довольно громкий и неприятный голос, от которого прямо разило самодовольством.
— Гауптман фон Зееншанце?
Молодой офицер развернулся. По коридору размашистым шагом приближался высокий блондин, затянутый в черную форму с изображением сдвоенной молнии на петлице.
— Рад с вами познакомиться. Штандартенфюрер Ганс Либке.
— Очень приятно, — сдержанно-холодно отреагировал Курт: стоящий перед ним офицер являлся олицетворением тех, кого он как раз и недолюбливал в окружении фюрера.
— До меня дошли слухи, что вы собираетесь помочь мне управиться с моим хозяйством.
— Простите? — не понял гауптман.
— Ну… я тут занимаюсь пленными и всем, что с ними связано.
— А, вот в чем дело, — понимающе кивнул Курт, — не извольте беспокоиться. Мой интерес связан только с одним досадным фактом. И вызван скорее личными предчувствиями, чем распоряжением руководства.
— Вот как? Интересно. Хотя… у вас ведь уже есть опыт общения с пленными. Мне докладывали, что вас оперировала русский медик-лейтенант. И даже некоторое время сопровождала. Как, кстати, она поживает?
Курт пожал плечами. Хотя у него немного засосало под ложечкой. Этот тип сразу брал быка за рога, в завуалированной форме предупреждая, что если господин капитан накопает в его ведомстве нечто, способное выставить его в неудобном свете, то и у него есть чем прижать господина капитана.
— Не имею ни малейшего понятия. Я не видел ее с того момента, как улетел.
— Странно, — штандартенфюрер наморщил лоб, — по моим спискам она тоже не проходит. Наверное, какой-то сбой. — Он шумно вздохнул. — Если бы вы знали, мой друг, какой дефицит у нас с людьми! Самых толковых забираете вы, армия, заявляя, что ведете войну и вам нужно самое лучшее. А что в таком случае остается нам? — И он раскатисто захохотал.
— Я непременно передам ваше мнение своему руководству, — вежливо сообщил Курт, у которого не было никакого желания общаться с этим типом. — А теперь позвольте откланяться. Я спешу.
— Понимаю, — кивнул штандартенфюрер. — Ну что ж, удачи! Надеюсь, вы сумеете разобраться во всем этом, а то, признаюсь, у меня немало хлопот. И отвлекает от других, более насущных дел. — И он крепко стиснул руку молодому офицеру. А затем долго смотрел ему вслед…
Ганс Либке всеми фибрами души ненавидел таких, как этот лощеный офицерик. Сын лавочника из Мюнхена, Либке довольно рано примкнул к движению национал-социалистов и даже вошел в СА. Тем более что его физические кондиции полностью укладывались в новую идеологию. Очень лестно было считать, что сам факт того, каким ты уродился, уже делает тебя элитой, солью нации и будущим владыкой мира. Но когда на нацистов начались гонения, закончившиеся арестом почти всей верхушки тогда еще немногочисленной партии, в том числе и будущего фюрера, Ганс быстро забыл о всякой идеологии и даже сжег свой партийный билет. Как же он потом жалел об этом!..
