Йеллен, точно забыв о спутнике, любовался пейзажами.
Николас размышлял.
«Йеллен дал мне возможность наблюдать за беседой, – думал он, вскользь поглядывая на чёткий профиль и мечтательную улыбку директора. – Кое в чём он даже сыграл для меня – когда говорил о своём обещании. Но был ли он уверен, что я воспользуюсь шансом? Нет, конечно. Это что-то вроде элемента хаоса, нелинейного сюжета. Он и сейчас не знает, слышал я его разговор с мантийцем или нет. Или знает? ИскИн яхты беспрекословно мне подчинялся. Скорее всего хозяин просто его проинструктировал… Вся неизвестность досталась мне вместе с иллюзией риска. Это очередная насмешка. Гадать можно бесконечно, смысла в этом никакого. Рано или поздно Йеллен заведёт речь о нашем интервенте, и тогда всё выяснится… Йеллен ничуть не боится утечки информации, – сам себе заметил Николас, – потому что во-первых, в такое никто не поверит, во-вторых, его настоящая цель неизвестна, а в-третьих, вокруг фигуры исполнительного директора Неккена столько всего накручено жёлтой прессой, что правда на этом фоне покажется бледной… Нет, возможные утечки информации тоже бессмысленны.
А какая у него настоящая цель?»
…Йеллен мечтательно вздохнул. Повинуясь мысленному приказу, включились маломощные двигатели, беседка неторопливо начала спуск к высокогорным лугам.
Николас опустил глаза и сплёл пальцы в замок, чтобы его эмоции не читались слишком легко. «Исполнительный директор, – подумал он, – хочет заменить одного аллигатора другим, вытолкнуть в Председатели Манты своего приятеля Эрта Антера. Но какой в этом смысл? Йеллен сам сказал, что они все одинаковы. Значит, он хочет чего-то другого. Гонку вооружений он хочет, вот что. Все технологии разработаны Неккеном, все звездолёты строятся на верфях корпорации. Начиная с боеприпасов и заканчивая обмундированием – всё поставит армии Неккен. Военная истерия – это способ получить госзаказы, получить ещё больший доход…
Вот только платить-то Неккен будет сам себе. Существование Совета Двенадцати Тысяч фактически оплачивает корпорация, пускай и в форме налогов. Должники и без того задыхаются под тяжестью выплат, выжать из них ещё больше невозможно.
Тогда остаётся один ответ, – подумал Николас, – очень странный, но я не вижу другого… Хорошо бы с кем-нибудь это обсудить. Происходящее на Манте и на Сердце Тысяч симметрично. Есть партии мира и партии войны. Председатель Сан Айрве хочет мира, кто главный пацифист на Сердце, я не знаю. Но Алан Йеллен и Эрт Антер принадлежат к партиям войны. Занятно видеть, чем оборачивается хвалёное миролюбие мантийцев, когда речь заходит о власти… Или мне это кажется, потому что я мыслю в своих собственных координатах? У Эрта Антера есть в каком-то смысле достойная цель. Если Манта возьмёт Сердце Тысяч и уничтожит Неккен, ей станет неизмеримо легче пожирать человечество, и очень скоро она пожрёт его целиком… Единожды мантийцы уже штурмовали Сердце Тысяч и были близки к победе, а второго Роэна Тикуана в Сверхскоплении нет.
Но если мантийцы перестанут скрываться, маскировать своё присутствие, то бороться с ними станет намного проще. Кроме того, они снова превратятся во врагов, а корпорация, какая бы она ни была, – в союзника. Маленькие победоносные войны развязывают для того, чтобы разрешить внутренние противоречия в обществе и улучшить имидж. Большая победоносная война будет намного эффективнее в этом смысле.
Но это очень, очень опасная игра. Игра, которая будет стоить многих миллионов жизней. И ни одна из сторон не уверена в победе… Почему они идут на это?
Мантийцы не любят ждать, хотя и способны ждать много дольше людей.
А Неккен торопится. Потому что информационную войну уже выигрывает противник».
…Йеллен аккуратно, по-кошачьи зевнул и перевёл взгляд на Николаса. Глаза его улыбались.
– Вот и всё, Ник, – сказал он. – А вы боялись.
Николас вздрогнул. Сердце трепыхнулось. Он недоумённо уставился на Йеллена.
– Что?
– Всё, – просто повторил директор и тихо засмеялся вслух.
– Алан…
– Можете возвращаться к варианту «господин Йеллен», если желаете. Хотя «Алан» мне по-прежнему нравится больше.
Николас замолчал. Некоторое время он собирался с мыслями, а потом осторожно спросил:
– Я могу считать, что ваши… каникулы подошли к концу?
Йеллен озадаченно заморгал, подался вперёд.
– Как вы сказали? Каникулы? Очаровательно. Вы чудо, Ник, я не жалею ни о единой минуте, проведённой с вами. Но да, вы правы. Мне стало скучно. Знаете, раньше вы отсутствовали, а теперь присутствуете, но не здесь, а где-то в другом месте. Это очень скучно наблюдать. Не сочтите критическим замечанием в ваш адрес, это совершенно естественно, а я всё равно очень доволен.
«Он всё понимал, – подумал Николас, – и сейчас всё понимает. Чёрт, насколько же ясно ти-интерфейс читает мысли? Насколько ясными должны быть мысли, чтобы он их прочёл? Впору закладываться на максимум… Нет, это было бы слишком. Это было бы чудовищно… Опасно для самих создателей».
Потом он подумал, что Алан Йеллен в таких делах вполне способен обойтись без помощи техники.
Директор одарил его лучезарной улыбкой.
– А теперь, если вы позволите, – сказал он, – я буду говорить серьёзно.
Николаса снова продрала дрожь.
Йеллен всё любил делать внезапно.
Николас помолчал, собираясь с мыслями. «Впрочем, хорошо, – пришло ему в голову, – хорошо, что Йеллен решил перейти к делу сейчас. Пару дней назад я почти утратил способность соображать толком, а сейчас всё несколько иначе…»
– Алан, – ответил он, – я жду этого уже довольно давно. Я слушаю вас.
Директор прикрыл глаза, улыбка его стала загадочной, словно у роковой красавицы. «Он опять будет играть, – подумал Николас, – теперь – в какую-то новую игру, но я даже готов подыгрывать. Прошлая его игра слишком меня утомила».
– Я буду говорить приятные вещи, Ник, – весело сказал Йеллен. – Я довольно много уже сказал вам комплиментов, но вы пропускали их мимо ушей. Хотя я говорил чистую правду. Сейчас я снова буду говорить правду. Отнеситесь к ней более внимательно, прошу вас.
«Чёрт бы тебя подрал, – устало подумал Николас. – Курьер, помнится, заметил, что время у исполнительного директора резиновое или что-то в этом роде». Но Реннард тогда и вообразить не мог, насколько оно резиновое. Только мантиец сумел бы хладнокровно принимать эту склонность медлить и отвлекаться.
– Я весь внимание.
Директор выдержал паузу. На лице его выразилось, что он собирается с мыслями. Николас терпеливо ждал.
– Ещё до встречи с вами, – сказал Йеллен, – я многое знал о вашем мире. О многом подозревал. Но теперь, узнав вас ближе, я почувствовал уверенность.
И он вновь замолчал. Николас застыл в ожидании, без единой мысли в голове. За таким вступлением могло следовать что угодно.
