– Да болтался тут один… – неохотно ответила женщина. – А почему Анеля сказала, что у вас вопрос жизни и смерти?
– Ну, это я слегка преувеличила, – призналась художница. – Просто для Натальи нашлось очень хорошее место, она о нем мечтала… Она же хотела больше зарабатывать, ездить в заграничные командировки, расти как специалист…
Слушая ее, женщина согласно кивала и наконец перебила:
– Это все хорошо, только поздно! Она ведь давно пропала…
– Когда она уехала?
– Сейчас скажу точно… – Хозяйка квартиры, тяжело опираясь на костыль, подтащилась к платяному шкафу. Рядом с ним, на высоте ее лица, был приколот к обоям листок бумаги, испещренный цифрами и загадочными каракулями. Сверившись с ним, женщина сообщила:
– Двадцать седьмого марта. Как раз ей надо было через три дня платить за комнату, а у нее еще за февраль было не уплачено. Я к ней относилась, как к родной, жалела, потому что она очень ласковая была, тихая… Ну и потом, сирота, из родственников одна мачеха в этом… Как его…
– В Лунинце, – напомнила Александра.
– Да, там… – Женщина тяжело дышала, любое движение причиняло ей, по всей видимости, физические страдания. Ее кроткие глаза наполнились слезами, которые высохли, не пролившись. – Так что я ждала с оплатой. И девушка не такая, чтобы кого-то обмануть. Она бы рада заплатить, но из каких миллионов?
– Она сказала вам, что ее уволили из музея?
– Сказала, что сама уволилась, – ответила квартирная хозяйка. – Потом уже приходила сотрудница, оттуда, с ее работы, от нее я и узнала, как было на самом деле. Нехорошо вышло. Значит, Игоря вы не знаете?
– Нет, не знаю. А вы его видели?
Женщина с улыбкой прижала руку к впалой груди, видневшейся в оттопырившемся вороте халата, прикрытой кружевом ночной рубашки:
– А как же! Он тут прожил пять дней! С десятого марта по пятнадцатое! Вот, у меня крестиками дни помечены, когда было двое жильцов!
– Вот как? Он жил здесь?
Как только это восклицание вырвалось у Александры, она поняла, что выдала себя, проявив горячий интерес к человеку, которого якобы совсем не знала. Но голубоглазая женщина ничего не заметила. Она с воодушевлением рассказывала несложную историю, которая, по всей видимости, дала ей пищу для размышлений и пересудов на несколько месяцев.
Игорь, тот самый «питерский кавалер», свалившийся будто с неба, появился в квартире десятого марта и оставался здесь вплоть до пятнадцатого. Мирослава (так представилась хозяйка) уже намеревалась взять у Игоря паспорт для регистрации и поднять плату за жилье, потому что за проживание двух человек в комнате она всегда брала дороже. Но пятнадцатого кавалер неожиданно исчез.
– Я спросила Наталью, куда он испарился, а она разревелась… Ну, больше я не спрашивала, конечно. Все девицы молодые – дуры… Ищут, кому бы всю себя подарить, а когда их бросают, удивляются еще, как с ними так могли поступить?! А потому и поступают… Что дешево досталось, то дешево и ценят. Я вот свою Анельку так держу!
И она сжала маленький, но крепкий с виду кулачок.
– Сперва училище, потом институт, если получится. И – только потом замуж. Никаких гулянок! Дури у нее в голове довольно, да у меня, слава богу, ее в свое время выбили… Муженек бывший выбил, зверюга, это из-за него я в свои сорок два на трех ногах хожу!
Она стукнула костылем в пол, словно ставя точку.
– Не думала я, что Наташа окажется такой дурой… – подвела итог Мирослава. – Мне казалось, она девушка серьезная, а получается, ничем не умнее прочих мокрохвостых куриц. Доверилась какому-то проходимцу! Да еще, оказывается, уволили ее с позором, из-за него… Жаль, что вы его не знаете!
– Не знаю, – поторопилась повторить Александра.
– А я, грешным делом, подумала, что вы от Наташи привет привезли из Питера. И долг… Думала, она после увольнения все же к нему туда поехала.
– Она хотя бы знала его адрес и телефон? – спросила Александра. Ей даже не приходилось имитировать сострадание, она и в самом деле очень сочувствовала девушке, потерпевшей такой крах, да еще потерявшей из-за своего короткого романа работу.
– Кажется, – пожала плечами Мирослава. – Хотя мы об этом мерзавце больше не говорили. К чему ворошить… Двадцать седьмого она пришла с работы, взвинченная, красная, мне даже показалось, что слегка нетрезвая. Сказала мне, что уедет на неделю, а вот куда, не сказала. Собрала сумку, небольшую, почти все вещи оставила. Правда, было у нее немного… И уехала – как в топь провалилась. Пропала и ни звука.
– Она сказала, что уезжает на неделю?
– Так и сказала, а я поверила, потому что она оставила вещи. Иначе, конечно, настояла бы, чтобы она сперва расплатилась. Мы с Анелей живем только на мою пенсию, на ее стипендию и на то, что с жильцов получаем, а жильцов тут мало. Вот, полюбуйтесь, эта неделя длится уже четвертый месяц!
Александра задумалась. Хозяйка выжидательно смотрела на нее, словно от того, какие слова произнесет гостья, зависело очень многое, в частности то, получит ли она обратно свои деньги. Наконец художница решилась:
– Вот что… Сколько она задолжала вам?
Мирослава назвала очень скромную сумму и, словно извиняясь, добавила:
– Тут хотя и центр, и все главные достопримечательности рядом, а все-таки больше брать нельзя, совесть не позволяет: дом старый, отопление печное, вода только холодная… Правда, баня рядом, за углом.
– Я вам заплачу, – Александра открыла сумку. – Тем более Наталью я все равно найду, она мне отдаст. Не годится, чтобы вы ждали денег по четыре месяца. А вы вот что… Дайте-ка мне ее адрес в Лунинце, ведь у вас он, наверное, имеется?
Мирослава, против ожиданий, не обрадовалась, а насторожилась. Несколько минут она упрямилась, находя неудобным брать деньги у незнакомого человека, но в конце концов сдалась. Адрес в Лунинце у нее был, так как Мирослава забирала на прописку паспорта у всех своих случайных и немногочисленных постояльцев. Также Александра попросила показать ей вещи, которые оставила девушка. Ее все больше одолевали дурные предчувствия.
Мирослава не возражала. Дотащившись до самой последней двери, в дальнем конце коридора, она отперла ее и все время, пока Александра осматривалась, стояла на пороге, зорко следя за гостьей.
Комната, маленькая и темная, выходившая в палисадник на задах барака, смотрела на художницу равнодушно и грустно. Обои с цветочным узором были наклеены на дощатые стены годах в восьмидесятых и с тех пор засалились и полиняли. В некоторых местах они треснули от пола, выкрашенного красной краской, до серого оштукатуренного потолка, с которого свисали нити паутины, пушистые от пыли. Узкий диванчик был прикрыт льняным голубым покрывалом. Стену над ним прикрывал плюшевый коврик, изображавший охоту какого-то раджи на тигров – рыночное изделие середины прошлого века. Платяной шкаф с зеркалом занимал едва не треть комнаты. Был здесь старенький холодильник, в настоящее время отключенный от сети, письменный стол и два стула, расшатанных даже с виду. В углу стоял накрытый тряпкой старый огромный чемодан. Это была вся обстановка. Единственной ее роскошью являлся вид на огромный старый дуб, растущий прямо за окном. Величие его раскидистых ветвей, темная зелень листьев – все это составляло контраст блеклой и убогой обстановке комнаты, где неизвестно о чем мечтала долгой серой зимой исчезнувшая в конце марта девушка.
