– Сейчас мы поедем на работу, – ласково говорила она, с тревогой поглядывая на сына. – Ты посидишь в палисаднике, я быстро приберусь у Александры Михайловны, и мы отправимся к папе в больницу.
Котя вяло поковырял яичницу и, не сумев проглотить ни кусочка воспаленным горлом, отодвинул тарелку и дал маме натянуть на себя чулки, надеть рубашку, свитер и теплые штаны. Затем мама обрядила мальчика в валенки, в пальто и, нахлобучив на покрытую испариной голову меховую шапку, сверху намотала шарф, укутав рот и щеки. Котя вышел из квартиры, еле волоча ноги, и, стоя на лестничной площадке, обернулся, ожидая, когда мама оденется сама. В приоткрытую дверь ему было видно, как, стоя лицом к окну и шумно дыша под музыку из репродуктора, так, что изо рта вырывался пар, старуха делала махи ногами. Котю не особенно удивило, что бабушка даже не оглянулась в ответ на мамино: «Гертруда Яновна, мы ушли».
Они бежали по улице, боясь опоздать. Котя хватал открытым ртом ледяной воздух и с шумом выдыхал его, плача на бегу. Слезинки застывали на щеках студеными дорожками, и мальчику казалось, что на коже прожигаются глубокие канавки. Забежав в палисадник, они остановились рядом с гипсовой фигурой горниста, и мама, вытерев слезы на горячих Котиных щеках и усадив сына на обледенелую скамейку, заторопилась к дому. Там, стоя у подъезда перед машиной «Скорой помощи», консьержка махала рукой и пронзительно выкрикивала:
– Наташа, скорее сюда! У вас есть ключи? Александра Михайловна вызвала врачей, а дверь не открывает!
Мама, следуя за неповоротливой теткой, дежурившей в парадном элитного дома по нечетным дням, скрылась за массивной дубовой дверью. Затем из подъезда вышел высокий парень в белом халате медбрата и устремился к лавочке, на которой сидел Котя. Парень достал сигареты, закурил и разжал кулак, рассматривая желтую женщину-сову, которую Котя видел на шее у Королевы Ведьм. Искоса поглядывая на парня, на кармашке синей медицинской куртки мальчик прочел вышитую надпись «А. Громов». Стараясь не смотреть на похитителя подвески, Котя поднялся с лавки и побежал в подъезд, чтобы рассказать маме о случившемся.
В том, что этот самый Громов украл женщину-сову, мальчик не сомневался. Котя не мог себе представить, чтобы так рассердившаяся из-за разбитых духов Коллонтай подарила свою любимую подвеску, с которой никогда не расставалась, первому встречному санитару. Мальчик потянул на себя тяжелую дверь и чуть не отлетел, получив удар по шапке медной ручкой. Шарахнувшись в сторону, Котя смотрел, как прямо на него несут накрытые простыней носилки, на которых кто-то лежит. За носилками шла мама. И плакала.
– Котенька, – всхлипнула она. – Вот мы с тобой и остались без работы. Александра Михайловна умерла.
Держа маму за руку и вместе с ней следуя к карете «Скорой помощи», мальчик не мог отвести от носилок потрясенных глаз. Коте казалось, что он видит перед собой не белую простыню, а крылья, некогда потерянные валькирией на полях сражений и теперь обретенные ею вновь для того, чтобы войти в мир мертвых во всей красе. Эта мысль так увлекла мальчика, что Котя даже не вспомнил о золотой подвеске в руках санитара.
– Что так быстро? – вскинула брови старуха, открывая им дверь. Папиросу из одного угла рта она деловито передвинула в другой.
– Гертруда Яновна, несчастье. Этой ночью скончалась Коллонтай, – сдавленно проговорила мама, раздевая Котю.
И Котю осенило. Королева Ведьм умерла не сама. Она обиделась на то, что Котя разбил духи, и именно поэтому скончалась. Мальчик робко взглянул на бабушку и обмер – лицо ее застыло страшной маской. Знает! Знает все! Теперь конец, теперь ему не жить! Задушит, зарежет, зажарит и съест! Он-то ладно, его песенка спета. Только бы маму не тронула!
Ребенок с ужасом наблюдал, как папироса задрожала в узловатых, пожелтевших от табака пальцах ведьмы, как часто-часто заморгали воспаленные глаза. Старуха схватилась за сердце и стала сползать по стене.
– Вам плохо? Гертруда Яновна! – испугалась мама.
– Как же это! – Слезы потекли по морщинистым старческим щекам, и бабка без сил опустилась на торопливо придвинутый мамой стул. – Шурочка, как же? – бормотала она. – Ты несгибаемый боец! Почему так рано? А ну, Наталья, – обернулась бабушка к маме, – беги в магазин. Нужно помянуть ее героическую жизнь, а наливка закончилась.
– Постойте, сперва я Котю уложу, – засуетилась мама, торопливо снимая с мальчика пальто.
– Сам ляжет. Пусть привыкает обходиться без нянек, – отмахнулась старуха. – Иди же, Наташа! Очереди в магазинах большие.
Котя стаскивал с себя штаны и свитер, украдкой наблюдая, как красноглазая ведьма, всхлипывая и сморкаясь в полотенце, на кухне накрывает стол. Старуха сдвинула на край переполненную пепельницу, выставила две тарелки, кинула вилки, водрузила рядом с тарелками пару стаканов и вывалила на блюдо из банки с магазинной наклейкой большие скользкие огурцы, напоминавшие лягушек. Котя закончил раздеваться и, трясясь от озноба, босиком пробежал в комнату и полез на сундучок под одеяло, стараясь реже глотать, чтобы было не так больно горлу.
– Котя… – вдруг позвала ведьма.
Она шла следом за Котей, держа в руках нож. Крепко зажмурив один глаз, мальчик слегка приоткрыл второй и сквозь пушистые ресницы наблюдал, как ведьма медленно приближается к его постели. Страшные желтые ногти на ее подрагивающей руке были похожи на птичьи лапы, между приоткрытых губ темной сталью отливали зубы.
– Котя…
Голос звучал вкрадчиво и тихо, точно старуха звала не его, а разговаривала сама с собой. А может, и не звала? Может, Коте только казалось? Нож в дрожащей старческой руке ходил ходуном. Мальчик хотел отвернуться, чтобы не видеть крысиных глаз, точно холодными скользкими лапами ощупывающих его лицо, но поворачиваться спиной к опасности было еще страшнее. Что есть сил он зажмурился и в тот же миг ощутил на лбу ледяные пальцы. А в следующий момент Котя почувствовал, как в его шею впились железные клыки. А может, это к нежной коже прикоснулось стальное лезвие ножа? Сон или явь – он уже не понимал, чувствуя лишь режущую горло боль и силясь закричать, но не имел ни голоса, ни сил.
Должно быть, мама вернулась, когда Котя спал. Он не слышал, как она вошла, и проснулся от пронзительного крика, долетевшего с кухни:
– Нет, Гертруда Яновна! Не пойму я этого никогда! Эрос крылатый, Эрос бескрылый! Да чушь все это! Как это можно спать с кем попало просто потому, что захотелось интимной близости? Без любви, без взаимной симпатии лечь в постель? Это получается то же самое, что сходить в туалет! Справить нужду! Так же нельзя! Это ужасная гадость!
– А надо, чтобы за тобой красиво ухаживали? Дарили цветы-конфеты? – ехидничала бабка. – В кино водили и поили шампанским по ресторанам? У трудящейся женщины нет времени на такие глупости. Ей нужно думать об общем деле, которое ведет к благу для всех. А индивидуализм свое отжил. Шуры-муры в прошлом. Именно, что справить нужду! Захотелось мужика – выбирай любого и приспосабливай к делу! Мы так и поступали!
