Расчет Домиции Лепиды был прост – почаще показывать Калигуле великолепную Валерию, и при виде ее юной прелести сердце императора не сможет не дрогнуть. Правда, у цезаря уже имелся кумир – покойная сестра Юлия Друзилла, которую Калигула лишил невинности еще подростком. Выдав Друзиллу замуж, император вскоре отнял сестру у мужа и жил с ней, как с законной супругой, несмотря на то что был уже женат. Когда же возлюбленная сестрица его сошла к Танатосу, цезарь установил суровый траур, считая смертным преступлением смеяться, купаться, обедать с родителями, женой или детьми. С тех пор все клятвы Гай Калигула приносил исключительно именем божественной Друзиллы. И даже дочь свою назвал именно так.
Жена же императора – Цезония, немолодая некрасивая матрона, уже родившая четверых детей, трое из которых были от первого мужа, имела над Калигулой весьма условную власть, и, по мнению Домиции Лепиды, занять ее место Мессалине ничего не стоило. Оставалось лишь доделать начатое этой ночью, передав во власть Великой Темной Матери своих недругов, и можно было вплотную заняться подготовкой дочери к ее будущему триумфу.
Храм богини Весты, круглый, белоснежный, с толосой, то есть куполом, был окружен двенадцатью коринфскими колоннами и располагался на римском форуме, в южной части Священной дороги. Вместе с домом весталок он составлял единый комплекс, соединенный с Регией, резиденцией Великого понтифика. Туда, как в тайное святилище домашнего очага, могли входить одни лишь женщины.
Прислуживали в храме шесть жриц, коих готовили с раннего детства. Среди лучших девочек из знатных семей, не запятнавших себя темным прошлым, отбирали малюток без физических изъянов и десять лет обучали искусству быть весталкой. Затем десять лет жрица прислуживала богине, а после еще одно десятилетие готовила замену, обучая будущую весталку своему искусству.
Главной задачей весталок было поддержание священного огня. Тяжелым преступлением считалось, если храмовая жаровня погаснет. Тогда на весь народ италийцев обрушивалось проклятье богини в виде жесточайших стихийных бедствий. Вина за наводнения, засуху, неурожай винограда падала на нерадивую служительницу культа, и недосмотревшую за огнем ждала смертная казнь. Вторым по тяжести преступлением являлась утрата весталкой целомудрия, ведь богине-деве требовались и девственные же прислужницы.
На казнь такой распутницы и отправилась Домиция Лепида, чтобы завершить ночной обряд. Собравшаяся на площади толпа волновалась перед храмом, наблюдая, как через главные ворота выносят носилки с согрешившей. Жена сенатора Мессалы пристроилась в начале шествия, уверенная в крепости локтей своих рабов и в ловкости хлыста сопровождавшего надсмотрщика.
Жаждущие зрелища зеваки следом за носилками весталки устремились к валу Тарквиния у Коллинских ворот и остановились лишь на Поле преступников, где зияла свежая погребальная яма. Изнутри могилу выстилал богатый ковер ручной работы, на который уже водрузили ложе под покрывалом. Рядом с ложем виднелся низкий столик, заставленный фруктами, сладостями и кувшинами с вином.
Пока горожане, собравшиеся на площади, во все глаза смотрели на мертвенно-бледное лицо провинившейся в белоснежных одеждах, на общественной лектике ехавшей сквозь толпу к месту казни, Лепида спешилась с носилок, пробралась к краю ямы и незаметно выронила в нее обе бляхи с именами своих врагов. Всем известно, что самый короткий путь к Гекате лежит через свежую могилу, и Лепида не сомневалась, что новопреставленная, проходя сквозь двери из этого мира в тот, подберет свинцовые бляшки и непременно передаст послание, уготованное Великой Темной Матери.
Между тем весталку спустили вниз, насильно уложили на ложе и, не дав ей подняться, хотя она и предпринимала отчаянные попытки встать, накрыли сколоченной из досок крышкой. Такой импровизированный гроб полагался каждой жрице богини Весты, наказываемой за прелюбодеяние. Не обращая внимания на пронзительные крики, долетавшие из-под деревянного щита, рабы принялись лопатами проворно швырять в могилу землю, закапывая несчастную живьем. Стоя над свежей могилой, в которой еще теплилась жизнь, Домиция Лепида в который раз удивилась, как зыбка грань между царством мертвых и миром живых.
Потратив день на завершение ночного ритуала, патрицианка ближе к вечеру оделась для театра и, усадив подле себя в носилки дочь, отправилась на представление. Обнаженные до пояса рабы в красных холщовых шароварах слаженно выступали по каменным плитам улицы Источника Изобилия, переходящей в Театральную, и, миновав коллегию, храм Изиды и мастерскую ваятеля, остановились у пышного входа в Одеон
[15]
.
Выбравшись из лектики, обе благородные дамы неспешно проследовали в зал. Получив на входе пластину слоновой кости, заменяющую билет, матрона Лепида окинула придирчивым взором вымощенный мозаикой партер, от которого полукругом, постепенно расширяясь, расходились шлифованные лавки греческого мрамора, поставленные на массивные львиные лапы.
В первом ряду на более широком расстоянии друг от друга выделялись особенно роскошные места, предназначенные для знати. К ним-то жена сенатора Мессалы и повела свою дочь. Там уже виднелись великолепные тоги и широкие белые плащи патрициев, перемежавшиеся богатыми нарядами их жен и дочерей. Несколько следующих рядов занимали всадники, выше серели накидки простолюдинов – они разместились на верхних скамьях у самых колонн, поддерживающих крышу. В проеме колоннады виднелось лазоревое предзакатное небо, а с портика, освежая раскаленный воздух, служащий разбрызгивал мелкий дождь из благовоний.
Следуя мимо знакомых и улыбкой отвечая на приветствия, матрона Лепида прошла вдоль скамьи и достигла своего места, но, обернувшись, увидела, что Мессалина куда-то исчезла. Патрицианка с тревогой оглядела каменные лестницы, бравшие начало от четырех входов и поднимавшиеся до самого верха амфитеатра, и обнаружила строптивицу во всадническом ряду. Наследница древнего рода Барбатов и Агенобарбов сидела рядом с низкородным соседом Луцием Стратоником. Трибун пятого легиона и дочь сенатора на равных болтали и смеялись, и все, кто был в театре, могли видеть, как благородная дева беззастенчиво заигрывает с женатым воякой.
Но самое ужасное было то, что, как и обещала Домиция Лепида, сам Гай Калигула присутствовал на представлении. Император восседал в окружении сестер и неизменной Цезонии на соседней с патрицианкой скамье и мог в любую минуту заметить нелепую выходку Мессалины. Разве Калигула сможет смотреть на Валерию как на подарок богов, когда негодница так открыто кокетничает с простым солдафоном?
Матрона Лепида рассеянно следила, как на сцене изощрялись актеры в масках с бронзовыми отверстиями ртов. Голоса их, усиленные медными сосудами, умело замаскированными в складках занавеса, гулко разносились по Одеону, но патрицианка не понимала ни слова из того, что говорилось со сцены. Все ее внимание было обращено на всаднический ряд. Мать Мессалины прислушивалась к раскатистому голосу Луция, с наигранной грустью рассказывавшего о внезапной болезни жены, свалившей его любимую Юлию Паламбу этой ночью. Про себя тайная жрица Гекаты молила Великую Темную Мать, чтобы никто, кроме нее, не обратил внимания на вольности их общей дочери.
