Но в ее голосе невольно промелькнуло нечто вроде зависти. Нет, сама принцесса еще никогда, нигде и ни с кем… да и пока, если честно, не слишком-то и хотела… ну почти… Но ведь это было еще до того, как она была помолвлена, а тот юный виконт был таким, такой… Нет, все, прочь, прочь эти воспоминания! Она добрая католичка и приехала к своему жениху. Тем более что на самом деле ничего и не было. Только девичьи мечты…
— А зачем еще жить? — легкомысленно взмахнула рукой графиня. — Лишь любовь делает жизнь волнующей и привлекательной!
В этот момент камеристка закончила наконец подшивать подол. За время дороги принцесса слегка вытянулась, поэтому платье и пришлось подгонять по фигуре. А в комнату принялись одна за другой входить ее фрейлины. И русские, и француженки. Это означало, что все уже одеты, причесаны и можно отправляться на пир.
Le vozok действительно оказался ужасным. Из-за пышного платья Генриетта Мария с трудом пролезла в дверцу, а внутри оказалось так узко и тесно, что более никто не поместился. А она рассчитывала проехаться до царских les palat вместе с графиней, чтобы обсудить с ней кое-какие уловки и женские хитрости. И еще, несмотря на меха, сначала оказалось жутко холодно. Но затем выскочившая вслед за ней на улицу старушка укутала ей ноги лежащей на полу меховой полостью и накинула поверх тех мехов, что Генриетта Мария взяла с собой, еще целую гору меха, и принцесса, к своему удивлению, согрелась. И всю дорогу с любопытством глазела по сторонам сквозь маленькие окошки из пластинок слюды, вставленных в свинцовый набор. Странно, в Париже слюда черная, и ею кроют крыши, а здесь — прозрачная, и ее вставляют в окна…
Пир оказался довольно скучным. Ну не то чтобы совсем, все-таки там выступали русские уличные артисты les skomorohi с дрессированным медведем. Но не было никаких танцев. И, как ей удалось выяснить у мсье Trifon, не будет. Все будут только есть и пить. Причем, к удивлению Генриетты Марии, и сам царь, и все его придворные очень ловко владели вилкой и ножом. А фра Диего рассказывал ей, что русские вилки и ножа не знают, едят руками и лишь для жидкой пищи пользуются деревянными ложками… А вот пахло от них действительно довольно странно — не ароматными маслами, а… мытым телом. Неужто они действительно, как рассказывал фра Диего, в темноте своей множат болезни и хворости и часто моют тело? Вот и еще одно направление улучшения нравов этой пока еще погрязшей в дикости страны — внушить им пагубность частого мытья. Генриетта Мария тихонько вздохнула. Русская природа нанесла ей страшный удар. Из-за этих ужасных морозов в ее платьях напрочь передохли все вши, поэтому она была вынуждена оставить в своих les palat все свои изящные вошницы
[25]
. А ведь дамы при дворе говорили, что эта маленькая изящная вещица в любовной игре вполне заменяет веер…
Принцесса покосилась на Мадлен и досадливо сморщила носик. А, графиня-то взяла одну из своих и тонко делает вид, что морозы ей никак не помешали. Все-таки Мадлен настоящая мастерица флирта. Вон как изящно изобразила, что снимает с волос предмета своего внимания… Ого! Генриетта Мария удивленно вскинула брови. Вместо того чтобы лукаво усмехнуться тонкому, но совершенно понятному намеку графини на то, что она не прочь поискать вшей и на более интимных частях тела кавалера (иначе она либо не заметила бы, либо просто указала бы собеседнику на вошь, не став снимать ее собственноручно), русский князь внезапно подпрыгнул на лавке и, густо покраснев, максимально отодвинулся от графини. Мадлен несколько мгновений озадаченно смотрела на него, а потом очень поощряющее улыбнулась. Но тот покраснел еще гуще и спустя некоторое время, улучив момент, покинул пир. Когда графиня обнаружила его отсутствие, она была явно шокирована. Ну как же, не сработала одна из ее наиболее безотказных уловок…
А потом все пошли на улицу смотреть русскую народную забаву — борьбу с медведем. Царские ловчие поймали по окрестным лесам дюжину огромных зверей, и эти странные сумасшедшие русские выходили бороться с ними вообще с голыми руками! Это было так страшно! Но так волнующе! Генриетта Мария уже несколько раз участвовала в королевских охотах во Франции, но там охотники всегда были вооружены как минимум копьем, а здесь…
Нет, на пасти у всех медведей были надеты прочные кожаные намордники, но когти никуда не делись. А ударом тяжелой лапы, как пояснил ей оказавшийся поблизости мсье Trifon, медведь способен переломить хребет лошади. Русские же отважно бросались вперед и, обхватив медведя руками, начинали сами ломать его, рыча при этом ничуть не тише медведя. Борьба обычно заканчивалась тем, что медведя опрокидывали на спину, после чего просто отпускали. Обессиленный мишка принимался ловчими и, потешно мотая головой и обиженно взрыкивая, возвращался в клетку. А мокрый и шатающийся от усталости победитель в разодранном медвежьими когтями тулупе, покряхтывая, шел к толпе зрителей, где ему тут же жаловали взамен пришедшего в негодность тулупа меховую шубу с царского плеча. Все было нормально до тех пор, пока против очередного медведя не рискнул выйти шевалье де Бресси. На первый взгляд он ничем не уступал тем русским, которые боролись с медведем до него, — лейтенант королевских мушкетеров был никак не менее высок и могуч. И успел до сего момента посмотреть уже десять схваток. Так что, как надо действовать, он вполне представлял. Но…
В тот момент, когда де Бресси бросился к вставшему на задние лапы медведю, тот внезапно качнулся вперед и свирепо рыкнул прямо в лицо французу. От неожиданности де Бресси отшатнулся и не успел как следует обхватить огромную тушу. И медведю хватило места для удара своей чудовищной лапой, отчего гиганта де Бресси, одетого в тяжелый тулуп, отшвырнуло шагов на десять. А в следующее мгновение медведь ударом лапы сорвал намордник…
Все, что случилось потом, на всю жизнь врезалось в память Генриетты Марии. Русский царь заорал:
— Козьма, рогатину! — и бросился вперед, крича: — Прочь! Я сам! — размахивая при этом откуда-то появившимся у него в руке тяжелым копьем с длинным и широким наконечником.
Принцесса завизжала от ужаса. Но царь даже не обернулся. Он с размаху вогнал острие копья в зад рвавшего де Бресси медведя. Тот взревел и молниеносно, как будто был весом с кошку, развернулся к царю. А царь сорвал с головы шапку и швырнул ему в морду. Медведь взревел и поднялся на задние лапы, запрокидывая голову и озираясь. Царь резким движением вогнал наконечник копья ему в грудь, после чего быстро опустил затыльник и упер его в землю, да еще придавив ногой. Медведь взревел и качнулся вперед, всей своей огромной тушей насаживаясь на копье. Копье затрещало. Генриетта Мария снова отчаянно завизжала и… потеряла сознание.
В себя она пришла на какой-то кровати. Она лежала в платье, укрытая меховой полостью, а рядом сидела Мадлен и держала ее за руку. Услышав ее вздох, графиня склонилась над ней и встревоженно спросила:
