— Офликси… — мокрым ртом провыл Барлим и дернулся в судороге.
Когда же конвульсии отпустили его, жизненной энергии хватило лишь на то, чтобы договорить имя возлюбленной.
— …вия! — хрипло гукнул Барлим и вытянулся на полу.
Глава 2
Извилистая Лиска была вообще холодной речкой, а уж на Валунах вода ее становилась совсем ледяной. Это все из-за ундин. Скользкие безмолвные полурыбы-полулюди жили ниже по течению в подводных пещерах. Говорят, они специально отваливали донные камни, освобождая родники, чтобы люди пореже совались в места их обитания. Настоящие ундины — вовсе не зеленоволосые красавицы из сказок, которые непременно в тебя влюбятся, наградят даром дышать под водой и уведут к своему папаше — речному князю, настоящие ундины — они другие. Они, как знающие люди говорят, похожи на морских змей, только с лапками на передней части туловища и с почти человеческими лицами, но вооруженными мощной пастью, утыканной острыми и прозрачными, как стекло, зубами. Вот эти твари недавно утащили у Кривого Яна лошадь. Да и самого бы Яна уволокли, если бы тот вовремя не прочухался от пьяного сна и не задал деру. А Ян — мужик здоровенный, не то что Кай, которому в его почти одиннадцать лет и десяти никто не даст.
Холодный весенний день быстро пропитывался вечерним сумраком. Кай вытащил удочку, мельком глянул на крючок, на котором болтался осклизлый комок наживки, и снова закинул лесу в воду. Что-то плеснуло и зашуршало дальше по берегу, в зарослях камыша. Кай мгновенно вскочил, схватив лежащую рядом палку с отточенным и обожженным на костре наконечником. Крадучись, он прошел несколько шагов по направлению к предполагаемому источнику шума. Дойдя до камышей, стеной возвышавшихся над ним, он опустился на корточки, стараясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь стебли. Это не могла быть рыба — какая рыба гуляет по камышам? Да и шум был явно произведен существом гораздо крупнее местных рыбешек. И это не мог быть человек — после той истории с Кривым Яном никто из Лысых Холмов в этом месте реки, на Валунах, не осмеливался появляться.
Плеск, сопровождаемый шуршанием, повторился — на этот раз он звучал явственней и громче. Кай крепко стиснул свою палку. Неужели на самом деле ундина? Так близко к берегу — это было бы большой удачей!.. Снова плеск, будто кто-то с силой шлепнул по поверхности воды чем-то плоским. «Наверное, хвостом, — подумал Кай, почти уверенный, что ему удалось наткнуться на настоящую ундину. — И здоровый, должно быть, хвост…» На мгновение в его груди похолодело, но, рассердившись на себя за этот испуг, он прогнал холод. «Это всего лишь ундина. В Северной Крепости рыцари сражаются с чудовищами гораздо страшнее каких-то паршивых ундин! Если ты хочешь быть достойным службы в Ордене рыцарей Порога, страху не место в твоем сердце. Иди смело!.. Тварь не видит тебя, иначе она не стала бы плескаться так открыто…»
Кай медленно продвигался вперед, шаг за шагом погружаясь в заросли камыша. Он старался не шуметь и замирал всякий раз, когда до него долетал какой-нибудь посторонний звук.
Что-то большое и темное мелькнуло впереди. Кай поднял палку, как копье, и, уже не скрываясь, рванулся вперед.
Чудище с пронзительным визгом шарахнулось прочь от него, но не в воду, а к берегу. Сообразив перерезать ему путь, мальчик побежал не следом, а напрямик к твердой земле. Выскочив на берег, Кай, перемазанный по пояс в черной грязи, взмахнул палкой, готовясь метнуть ее в спасающегося бегством врага. Он даже открыл рот для воинственного вскрика, но на замахе рука его вдруг ослабла.
— Тьфу ты! — вслух ругнулся Кай, увидев удирающего к прибрежным ивам громадного бобра. Последний раз мощный хвост животного мелькнул меж камней и пропал.
Кай вернулся к тому месту, где провел последние несколько часов. Собрал удочку, связал ее с палкой лесой и закинул на плечо. Нет тут, наверное, никаких ундин. Должно быть, врал Кривой Ян. С него станется. Свел, поди, свою клячу в город, обменял на мех крепкого вина да, возвращаясь, придумал сказку про страшных тварей, едва не лишивших его жизни…
Размышляя таким образом, мальчик поднялся на высокий речной берег, откуда открывался вид на широкую долину, залитую сейчас, точно кровью, густым светом заходящего солнца. Багрово отливали песчаные, лишенные растительности вершины пологих холмов, меж которых тут и там поблескивали вечерние огоньки деревенских хижин.
Лысые Холмы — так называлось это место. Лысыми Холмами называли местные и деревушку. С южной стороны жидким огнем под лучами заката сияло Круглое озеро, рядом расстилалось кукурузное поле. А с севера громадной шкурой чудовищного животного темнел лес. За этим лесом, как знал Кай, где-то далеко на севере стоял и городок Мари.
Там по-прежнему живут Бин и Перси. Может быть, они все еще бегают по узким городским улицам с деревянными мечами, разя придуманных врагов, а может быть, играют в какие-то новые игры. Там, в Мари, наверное, все так же бурлит шумливый рынок, толкутся у Ледяного Ключа горожане, а Дерьмовая Дыра до сих пор заставляет людей, оказавшихся поблизости, морщить носы. Все так же поют песни в городских харчевнях и трактирах, мерно расхаживают по мостовой стражники, звеня кольчугами, а господин Гас, вероятно, как и раньше, раз в неделю с воем бегает по улицам, преследуемый собственной женой, вооруженной каминными щипцами и орущей, что «проклятый пьянчуга на этот раз точно доведет ее до смертоубийства». Господин городской голова в жаркие августовские дни принимает на Алой площади Парад Ремесел, раскидывая в толпу медные монеты, и грохочут барабаны под свист труб и крики горожан, и ветерок треплет цветочные гирлянды, украшающие несуразную статую графини Мари, и ярко сверкает солнце на «алых головах», которыми вымощена площадь. И конечно, каждый летний вечер узкие улочки тонут в дурманном тумане цветущего благоцвета…
Может быть, это не так, но сейчас Кай был убежден, что Мари — лучший город во всем Гаэлоне, жители Мари добрее, трудолюбивее и веселее, чем где бы там ни было.
* * *
Кай на минуту задержался на высоком берегу Лиски. Вот уже год, как они с матушкой живут в Лысых Холмах. Здесь все совсем не так, как городе. Добротных каменных или деревянных домов нет ни одного, только низкие хижины, построенные точно наспех. Ни за что не поверишь, что в таких лачугах люди живут по нескольку десятков лет.
Деревенские все крикливые и неопрятные. Никто никаких ремесел здесь не знает, кроме, пожалуй, кузнеца Танка да Хила-скорняка. Масло сбить, огород вскопать, овец постричь, землю киркой поковырять и тому подобная ерунда — разве ж это ремесло? Это любой сможет. Одежду — простецкие рубахи да штаны — в Лысых Холмах шьют старухи, а что посложнее — куртки или обувь — приобретают у бродячих торговцев. Торговцы же снабжают деревенских и кое-какой утварью, хотя, казалось бы, под берегами Лиски полным-полно красной глины — чего стоит слепить и обжечь горшки и миски?..
Зимой здесь вообще не работают, только шляются из хижины в хижину, пьют крепкий кукурузный самогон и точат лясы. А с наступлением теплых дней долбят кирками и мотыгами каменистую землю на кукурузных полях и таскают туда противную солоноватую воду из Круглого озера. Уходят на поля еще затемно, а возвращаются в полдень, когда начинает печь солнце, и после полудня до самых сумерек уж не показываются за пределами собственных огородов, кое-как прикрытых кривыми плетнями. В каждом дворе квохчет, гогочет, блеет или хрюкает живность, такая же грязная и вонючая, как ее хозяева.
