Время от времени поднимая бокал, она произносила тост, которому ее научили подруги:
— Давайте выпьем за то, чтобы мы имели то, что имеют те, кто имеет нас!
От Ирви она ушла к Легоэлю Гржыжеку. Тот не был сынком богатого папаши, он сам являлся таковым богатым папашкой. Он был старше ее почти на сорок лет. Эта связь принесла ей не только тряпки и аэрол, но и уютную квартирку на Пятой авеню… а также благосклонную весточку от матери. Поскольку Эсмерина пару раз попадалась в объективы папарацци во время какой-нибудь очередной вечеринки, ее фото появилось на заднем плане разворота одного из глянцев, где ее и углядела какая-то материна подруга.
Мать в крайне выверенных выражениях, в которых было в меру лести, одобрения, деликатного напоминания о дочернем долге и намеков на слабое здоровье отца, интересовалась, не собирается ли дочь выбрать время и посетить родные пенаты. Но Эсмерина уже поняла, что ее нынешняя жизнь — это постоянный забег с напряжением всех сил и способностей. Ибо стоит хотя бы на мгновение сойти с дорожки, как твое место тут же займет другая, с более свежим лицом, молодой кожей и… с не меньшей жаждой пробиться в этот мир блеска и роскоши. Ей и так приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы сохранять к себе интерес «папика». И это требовало столь чудовищного напряжения, что Эсмерина начала снимать его сначала все большей дозой алкоголя, а затем найдя еще более эффективный способ… И традиционный тост таких, как она: «Давайте выпьем за то, чтобы мы имели то, что имеют те, кто имеет нас!» — приобрел для нее совершенно иной смысл…
Все рухнуло в момент, когда однажды вечером «папик» нагрянул к ней на квартиру, предварительно не позвонив. Она как раз только что приняла дозу и валялась на измятой постели в халате и шлепанцах, ловя кайф. Звук дверного монитора ее плавающее в розовых облаках счастья сознание попросту проигнорировало, так что когда перед ее носом возникла разъяренная физиономия «папика», она приняла это за мерзкие глюки.
«Папик» устроил ей дикий скандал, а затем ледяным тоном сообщил, что более не нуждается в услугах финансового консультанта (она стала так представляться с легкой руки Миеэрсмиель) Эсмерины Лиэль. Сначала она даже не осознала, что это катастрофа. Ибо у нее была наготове парочка «запасных аэродромов» из числа новых нуворишей, только-только накопивших свои миллионы и теперь жаждавших войти в яркий мир сливок общества. А как известно, лучше всего это сделать именно с помощью такой вот «шикарной ляди» из высшего общества, знающей всех и вся, и вхожей во все двери. Но она недооценила подруг… Сначала они показались ей всего лишь копией окружения ее мамаши. Но теперь до нее дошло, что здесь, на самом верху, все гораздо жестче и циничней. Сесиль практически мгновенно заняла ее место в постели Легоэля Гржыжека, а Миеэрсмиель позаботилась о том, чтобы все в их тусовке узнали, что Эсмерина «села на иглу»… Нет, наркотики здесь не были табу. Они являлись неотъемлемой частью жизни великосветской тусовки, и на тех, кто не пользовался какой-нибудь новомодной «дурью» или не избрал себе свою собственную любимую и единственную, смотрели косо. Но между теми, кто входил в эту гламурную элиту, так сказать, по праву, получив в ней место либо благодаря собственным успехам, либо благодаря деньгам и влиянию родителей, и теми, кто подвизался в ней, как Эсмерина, пролегала жесткая грань. Первые могли «садиться на иглу», попадать в лечебницы, месяцами лечиться от алкоголя и… вновь возвращаться в тусовку. Вторых при малейшей слабине мгновенно «закатывали в асфальт». А чего стесняться-то, свежее «мясо» всегда на подходе. Так сказать, естественный круговорот «мяса» в природе…
Сначала она не верила, что для нее все кончилось. Продолжала упорно появляться на пати, куда ее еще пропускали по старой памяти, дарить улыбки, шаловливо играть ресницами и бедрами. Иногда ее даже снимали… но не больше чем на вечерок. Ибо те, кого она раньше считала подругами, бдительно следили — с кем, когда и куда она ушла. И на следующий день ее новый любовник тихо исчезал.
Через неделю, когда она прилетела на своем аэроле на Клайн Баэл, шикарный искусственный остров развлечений, на котором должно было состояться очередное пати, охранник на стоянке, вместо того чтобы привычно забрать у нее ключи и отогнать ее «птичку» на парковочное место, внезапно покачал головой и промямлил:
— Прошу простить, мэм, но это закрытая вечеринка. Вход только по приглашениям.
Эсмерина едва сдержалась, чтобы не наорать на него. Черт возьми, все вечеринки и пати, в которых она участвовала, были закрытыми, но у нее никто и никогда не требовал никаких приглашений… Ну конечно же, охранник никогда бы не рискнул потребовать приглашение, если бы не получил прямого указания. Так что она натянуто улыбнулась, кивнула знакомой, выбирающейся из своего аэрола, и, соврав, что ей только что позвонили из домового офиса и сообщили, что ее квартиру залили соседи сверху, забралась обратно в свой аэрол. Знакомая проводила аэрол Эсмерины кривой усмешкой и заспешила на вечеринку, наполненную музыкой, светом и негой, дабы поделиться очередной новостью по поводу этой вышедшей в тираж шлюхи Эсмерины. В историю с затопленной квартирой она не поверила ни на секунду…
Деньги, которые Эсмерина успела отложить, закончились довольно быстро. Она никогда не отличалась бережливостью. Вот и сейчас, окончательно поняв, что ее вышибли из обоймы, она продолжала появляться на балконе «Империал адмирала» и накачиваться спиртным. В одиночку. Бывшие подруги, зачастую занимавшие соседние столики, ее демонстративно не замечали. Что, впрочем, совершенно не мешало им бросать на нее время от времени злорадные и презрительные взгляды.
Спустя полгода пришлось продать и квартиру. Идти на скромную должность менеджера в фирму средней руки после всего того блестящего общества, к которому она принадлежала еще так недавно, ей было просто невыносимо. К менеджерам в ее прежней тусовке относились свысока, называя их современными сервами или «офисным планктоном». И упасть на такое «дно» представлялось ей выше ее сил. Так что она продолжала беспутно растрачивать все еще остававшиеся у нее возможности сколь-нибудь прилично устроиться. Единственным утешением была «дурь», на которую она накинулась с удвоенной силой, не замечая, что все больше превращается из энергичной, полной жизни молодой женщины, готовой локтями и зубами прокладывать себе дорогу, в никому не нужную, убогую развалину.
Наконец кончились и деньги, которые она выручила за свою квартиру. И Эсмерине пришлось съехать из приличных меблированных комнат в убогую ночлежку на самой окраине. Сюда никогда не залетал ни один аэрол из числа тех, в марках которых она научилась довольно прилично разбираться, а единственный публичный экран, освещавший убогие улицы, сверкал над обшарпанной закусочной «Тексти Наггетс», основными посетителями которой были мусорщики, убогие местные проститутки и дальнобойщики. В кабине одного из таких она однажды и проснулась… Жизнь сделала круг и вернула ее к началу.
Содержательницей ночлежки оказалась Мамаша Байль. Как выяснилось, ее жизненная история была в чем-то схожей с жизнью Эсмерины. Только она не забралась столь высоко и нашла в себе силы не упасть так низко. Однажды, когда Эсмерина лежала на кровати под очередной дозой «дури», Мамаша Байль открыла дверь своим ключом, окинула ее раздраженным взглядом и, набрав в убогой ванной целое ведро воды, окатила ею Эсмерину. А когда та, ошарашенная вскочила, сурово произнесла:
